– Встретились мы с Колей в тюрьме, – вспоминает Мария Орлова. – Меня вели на допрос, а его с допроса. Он был избит, видать, пытали. Начали допрашивать и меня и все больше про оружие хотели выяснить – был пистолет или нет. «Какой там пистолет, – говорю я. – Летчик и рукой то пошевелить не мог, весь в ожогах». Меня через три дня отпустили, сказали: «Твой летчик капут». А вот Коля погиб.

Выслушал Антон Федорович эту горькую историю, сказал:

– Пистолет я ему действительно передал.

Лишь один раз Аня Евдокимова не выполнила порученное ей боевое задание, хотя было оно далеко не из самых трудных.

В тот день ей предстояло обязательно выйти на связь в Пушкинских Горах. Как раз туда ехала соседка, везла зерно на мельницу. Погрузили на подводу мешок – и в путь. С полдороги проехали, и вдруг взрыв. Когда Анна очнулась, то увидела лошадь с развороченным брюхом, телегу на боку. Возле нее в луже крови лежала соседка с перебитыми ногами. Оказалось, наехали на мину. У девушки была сильная контузия, ушиб спины (он до сих пор дает себя знать), ногу ей повредило. И все же можно считать, что ей повезло: она сидела по другую сторону подводы.

Была Аня самой молодой разведчицей-маршрутницей – ей едва исполнилось восемнадцать. Жила она на глухом далеком хуторе, очень удобном для партизанской связи. Кандидатуру ее предложила мне Маша Орлова: девчонка толковая, смелая, сообразительная. Большая, дружная, семья Евдокимовых была уже у меня на примете.

– Что ж, потолкуй с ней, а потом решим, – сказал я Орловой.

Вскоре Аня появилась в отряде, привела ее Мария. Молоденькая, хрупкая, но с характером – это я сразу в ней уловил.

– Можно я в отряде останусь?

– Нет, голубушка, – говорю ей, – твой партизанский пост прямо у тебя дома и будет.

Впрочем, была одна сложность: у Евдокимовых ребята мал мала меньше, как бы не проболтались. Ведь контакт с нами вряд ли утаишь, Аня строго «проинструктировала» младших, а родители взяли за правило ни о чем ее не спрашивать. Уходила на задание – обычно говорила: «Надо навестить подругу». Это звучало для домашних как пароль.

Приходили из леса гости, чаще всего ночью: Калитка два раза стукнет – Аня во двор. Таков был условный знак. Она мне потом мои же слова напомнила, которые я ей как-то сказал: «Теперь для тебя день будет ночью, а ночь станет днем».

По заповедным пушкинским местам ходила Аня Евдокимова своими партизанскими маршрутами. Еще недавно за школьной партой писала сочинение «Образ Татьяны в романе «Евгений Онегин»», восхищалась этой девушкой, представляла ее в белоснежном платье на берегу Сороти. А сейчас любимая пушкинская река протекавшая под окнами его дома в Михайловском, стала как бы границей между Партизанским краем и немецкими гарнизонами.

Здесь Аня чуть не погибла. Переходила по льду с одного берега на другой – заметили ее фашисты и открыли огонь: Часа два пролежала в снегу – ждала, пока стемнеет. Удивляется, как не замерзла.

А однажды зимой я потом облилась, будто из парилки вышла, – вспоминает Анна Александровна. – И тоже на льду дело было. Иду через озеро, несу шифровку, вдруг вижу прямо на меня бегут несколько немцев с овчарками. Чуть было ноги не отнялись, но взяла себя в руки, иду, как шла. Думаю, не покажу вида. Неужели за мной? Все ближе они, собаки уж не лают хрипят от злобы. И тут происходит непонятное – кинулись они по целине в сторону. Посмотрела я туда – вдали человек какой-то убегает. За ним гнались.

Пришлось и мне один раз от погони уходить. Выбрали меня делегатом на комсомольскую конференцию. Зимой сорок четвертого года это было. Очень этому обрадовалась: кругом оккупанты, а мы такое дело затеяли. Связная дала мне маршрут, пароль, и я пошла. Дело к ночи. Пришла в какую-то деревню, решила передохнуть. В крайний дом постучала, а там как раз партизанские разведчики ужинали. Пригласили и меня к столу. Вдруг кто-то из местных вбегает: «Немцы на том конце деревни. Кажись, каратели…»

Партизаны – на коней. А мне куда деваться? «Ой пропадешь, девка!»: Какой-то парень дал мне своего коня, а сам – на хозяйскую, лошадь. Да еще меня успел подсадить в седло, «Хочешь жить скачи за нами!»

Я в седле первый раз. Как усидела не знаю. Наверно жить очень хотелось. Разведчик, скакавший рядом, увидел, что я, того и гляди, из седла вылечу, стал мне на ходу советы давать.

Лошади идут галопом, нам вслед стрельба, и в такой-то кутерьме почувствовала я себя уверенной, и лошадь меня слушается. Так до. другой деревни и доскакали, а оттуда я в лес свернула.

Один страх прошел – другой навалился: мне поручили выступить на конференции. Перед всем партизанским активом, шутка ли! Была хоть и не из трусливых, а тут заробела. Сейчас вспоминаю с улыбкой: вот она, молодость! Как-то не задумывалась над тем, что страх страху рознь.