Проводили вечеринки у Орловой, других девчат. Там Андрей (фамилию его, к сожалению, никто не запомнил) «делился новостями». Их у него было немало: знал, куда перемещаются части, какое доставлено оружие, когда готовится карательная экспедиция. У гитлеровцев он пользовался абсолютным доверием. Но подвели молодость и нервы. Все время твердил: «Уйду к партизанам!» Его отговаривали: «Еще не время, ты здесь нужней».
Однажды угнал он автомобиль, захватил два пулемета и ящик с боеприпасами. Видит, навстречу грузовик катит. Затормозил. Из него немцы выпрыгивают, Андрей решил, что засада. Прямо из машины открыл по ним огонь из пулемета. Были с ним еще две девушки. Всех троих связали, привезли в островскую тюрьму.
Здесь били, ужасно пытали, хотели выяснить, кто с ними связан и куда направлялись. Андрей вел себя на допросах геройски и передал из тюрьмы несколько слов: «Продолжайте спокойно работать, погибнем только мы». Через несколько дней его и девушек расстреляли.
Просто невероятно, как осмотрительность подпольщиков порой сочеталась в этих девчонках с самыми наивными и недопустимо простодушными поступками. Когда Андрей и его подруги попали в тюрьму, Маша Орлова и Тоня Долгова бросились в Остров. Сорок километров чуть ли не бегом бежали, передачу несли. Конечно, схватили их.
– Откуда знаете его? Как связаны?
Двое часов он нам продал, а мы не полностью с ним рассчитались, – говорила Мария, заранее условившись с Тоней.
Пятнадцать суток провалялись они на нарах. Им и грозили, и умасливали. А потом вдруг выпустили.
Поверили их сказкам? Нет, конечно. Решили из них сделать подсадных уток, как и в случае со Смеловой. У гитлеровцев это был довольно распространенный прием. На первых порах он иногда срабатывал.
Дом Орловой после случившегося уже не мог служить явочной квартирой, и мы перевели Машу в отряд. Стала она разведчицей-маршрутницей, а затем и участницей операции в Печках.
Вот история, в которой характер нашей партизанки раскрылся с геройской стороны.
– Было это в июле сорок первого года, даже точно помню число – шестое, – говорит Мария Ивановна. – Работала я в то время медсестрой, делала перевязки раненым красноармейцам. Отступали наши. В тот день отец мне сказал, что в Пшенкине – это в километре от нашей деревни – колхозники подобрали сбитого летчика. Верхом на лошади я помчалась туда. Вхожу в сарай – лежит на соломе человек с обожженным лицом.
Смотреть страшно. Я не выдержала и разревелась.
Оказалось, у него еще и нога сломана. Перевезли мы его в Голубово, и стала я его выхаживать. Такие были у него на теле ожоги, что думала – не выживет. Сбегала в воронцовскую районную больницу, добыла кое-какие медикаменты. Вроде чуточку полегчало ему.
А тут – немцы. «Кто это и почему здесь?» – спрашивает меня офицер. «Наш колхозник, – говорю. – Тушил сарай, вот и обгорел». – «Врешь! – орет офицер. Сорвал простыню: – Это русский командир!..» Стал грозить расстрелом. На наше счастье, ходом они шли через деревню, видно, торопились. Но поняли мы из их разговора – скоро вернутся.
Только ушли немцы, мы с комсомольцем Колей Тихоновым запрягли лошадь, побольше сена положили в телегу и повезли летчика в Воронцово. Дорога была тряская, но он не стонал, не жаловался, хотя, наверное, такие муки терпел.
Два раза в неделю ходила к нему в райцентр, еду носила, курево. Понемногу поправляться он стал. Но вот прихожу однажды, а мне знакомая санитарка говорит: «Немцы твоего летчика в Псков увезли». Заплакали мы обе. Привязалась я к нему, как к родному брату. Теперь то уж наверняка он погибнет. Как все было дальше, узнала только через двадцать лет. Разыскал меня Антон Федорович Кузнецов, письмо прислал.
Попал он в Пскове в госпиталь для военнопленных. Там ему ампутировали правую ногу. Лечил его врач Павел Петрович Веденин, который потом ушел к партизанам. Изувеченных, нетрудоспособных бойцов после госпиталя развезли по деревням – даже своей баландой немцы не хотели их кормить. Весил тогда Кузнецов неполных сорок килограммов. Про таких говорят: кожа да кости. А у него на многих местах и кожи то не было, одни рубцы, шрамы.
«И опять меня выхаживали русские люди, – пишет Антон Федорович, – сначала в Пустошкинском районе, потом в Опочецком, в деревне Белохребтово, где меня и освободила Красная Армия. Низкий поклон всем вам, мои спасители».
Сообщил Кузнецов, что живет в родном Вышнем Волочке, работает в музыкальной мастерской настройщиком гармоний. Мария Ивановна сразу ответила ему, завязалась переписка. Орлова побывала в гостях у Кузнецовых, потом и Антон Федорович приехал с женой к ней в Псков. Долгие часы сидели, вспоминая былое. Помянули Колю Тихонова. Погиб он тогда же, в сорок первом.
Только увезли в Псков Кузнецова, как полиция нагрянула в Голубово и Пшенкино – забрали Марию и Николая. Местный предатель, которого потом казнили партизаны, сообщил, что они выхаживали раненого летчика и тот передал Тихонову свой пистолет, Тайное хранение оружия, как известно, каралось расстрелом.