Оставив гонца в покое, присел у костра: если интуиция и логика меня не подводят, пушек в лагере нет. Они в пути, и именно потому Дитрих не нападает, а дожидается своего чудо-оружия. Немец не напуган встречей с нами, он не сопротивлялся и ведет себя так, словно мы практически друзья. А что если он хочет перейти на нашу сторону и подсказывает, что пушки ещё в пути? Если перебить охрану и обслугу той кавалькады, можно ли испортить их так, чтобы пушки стали непригодны к стрельбе?.. А если это ловушка?..

Но откуда Дитрих мог знать, что мы последуем за отпущенными немцами и расположимся так близко? Этого он не мог предвидеть никак! Значит, немец говорит по своей инициативе. Но какой ему резон предавать своих? А если предположить, что немец — это Сусанин каменного века немецкого разлива и приведет он нас в лапы второму немецкому отряду?

От предположений разболелась голова: подняв голову, встретился взглядом с немцем, находившимся под охраной Селида и Дисара. Подброшенная ветка в костер вспыхнула, отразившись в глазах немца: гонец плакал. Не плакал навзрыд, но в его глазах стояли слезы.

— Freunde ermordet, — тихо проговорил он, показывая в сторону немецкого лагеря и проводя у себя под подбородком пальцем. Даже не зная немецкого, эту фразу понять нетрудно: освобожденных вместе с ним немцев казнили. Оба слова были по смыслу схожи с английским, повторив их мысленно, я получил английское friend—"друг" и латинский корень слова «смерть».

Это выглядело необдуманно и глупо со моей стороны, но я немцу поверил. Поверил, что он пылает ненавистью к Дитриху, поверил, что пушки еще в пути.

Вернувшийся Борд и Гуран внимательно выслушали мои предположения, что Дитрих дожидается своих пушек. Между отрогами гор слева от нас и вражеским лагерем справа и впереди оставалась широкая полоса леса и кустарников. Если пройти аккуратно, мы окажемся в тылу противника. Даже если не найдем обоза с пушками, можно знатно покуролесить, наводя панику за спиной Дитриха. В крайнем случае можно поджечь лес для создания немцам проблем: лесные пожары очень быстро распространяются, особенно при удачном ветре. А если удастся найти обоз с пушками и перебить охрану, можно попробовать нанести вред пушкам. На данный момент у меня не было идей, как можно повредить многотонное чудовище, но эту проблему попробую решить позже, если найду обоз.

Предстояло решить, что делать дальше: рискнуть и сунуться в тыл врага или вернуться в Мехик, чтобы заняться обороной.

— Нам надо разделиться, мне нужны два человека, чтобы вернуться в Мехик и начать приготовления к сражению.

Не дождавшись ответа, выбрал сам:

— Борд и Дисар, возвращайтесь. Дисар, ты ранен, а ты, Борд, — командующий всей армией. Вернувшись в Мехик, пошли за подмогой в Берлин. Нам нужно много воинов, чтобы выстоять в этом сражении. Остальные пойдут со мной, будем искать пушки Дитриха. Если не найдем, просто попробуем его задержать любыми способами.

Борд, не говоря ни слова, начал седлать свою лошадь. Дисару помог Селид. Коротко попрощавшись, оба всадника исчезли в наступающих сумерках.

— Обвяжите копыта лошадей тряпками, закройте им морды, чтобы лошадь не могла заржать. "Команчи выходят на тропу войны", — процитировал одну из кинолент. Слово «команчи» вызвало недоумение среди моих людей, пришлось повторить указание без упоминания фильма.

Русы деловито обматывали копыта коней, закрывая тряпками морды лошадей. Минут двадцать спустя небольшой отряд был готов к рейду в тыл противника.

— Что будем делать с пленным? — Богдан не забыл о немце.

— Развяжи ему руки и дай что-нибудь из оружия.

— Макс Са! — в один голос воскликнуло несколько человек.

— Верьте мне: в настоящий момент он ненавидит немцев больше, чем мы с вами.

Подозвав гонца, спросил:

— Как тебя зовут?

Немец понял, приложив руку к груди, ответил: