В тайнике ею были кратко тезисно изложены основные элементы предстоящей защиты. Накануне суда и в ключевые его моменты она сможет по «наскальному» конспекту отрепетировать свою речь и тактику поведения на процессе.
В этот день Скарлетт навестил ещё один человек. Графский секретарь Пэрси Кендалл приезжал к ней раз в неделю, хотя при его занятости и скромном жалованье это было не просто, да и финансово накладно. Но если бы не он и не инженер Фрэнк Пирс, Скарлетт пришлось бы в тюрьме совсем худо. Друзья поддерживали её психологически и передавали вещи, в которых она очень нуждалась.
Однако на этот раз Кендалл огорчил её, рассказав, что в лесу найдены останки лейтенанта Роланда Болдуина. Исчезнувшего лётчика нашли случайно — охотники проходили поблизости, и их собаки учуяли что-то. То, что осталось от Болдуина привезли в мешке.
Не успела Скарлетт оправиться от первой новости, как секретарь смущённо показал ей местную газету, в которой была опубликована мерзкая статья за подписью того самого застенчивого журналиста с добрыми глазами Шона Гладстона! Тонкошеий скромник писал, что заезжая иностранка повлияла на психиатров, которые вовремя не поместили графа в психиатрическую лечебницу, и из-за этого погибли люди. Якобы имело место взятка. Никаких доказательств корыстной заинтересованности американки в этом деле журналист не приводил, как и не объяснял, зачем ей понадобилось оставлять психически больного графа на свободе. Вместо фактов статья была полна туманных намёков и откровенной лжи. Более мерзкого пасквиля и вообразить было сложно.
— Вы должны подать на него в суд за клевету! — заявил Кендалл и предложил свои услуги: — Я мог бы вам помочь составить иск. Клеветнику придется просить у вас извинений и отвечать по закону. Ведь в своей статейке этот молокосос утверждает, что именно граф убил своего дворецкого и телохранителя. Но суд этого ещё не доказал. Надо проучить журналистишку!
— Я не стану подавать иск, потому что отчасти он прав, — ответила Скарлетт. — Мне следовало проявить твёрдость. А я совершила ужасную ошибку, пожалев сэра Уильяма и утаив от психиатров истинное положение вещей.
Секретарь изменился в лице, Скарлетт видела, что преданный графу не смотря ни на что молодой человек, расценивает её слова, как предательство. И всё же благородный юноша заставил себя преодолеть вспыхнувшую в нём обиду и неприязнь:
— Пусть так. Но вы должны заставить газету дать опровержение. Вы должны понять, миссис Вэй: против вас развязана газетная компания! Если они поймут, что вы не намерены защищаться, вас представят всем преступницей, негодной женщиной. Посмотрите, что этот Гладстон пишет! Что в недавнем прошлом вы кафешантанная певичка, практически падшая женщина, и что ваш гражданский муж подцепил вас в Париже, куда ездил проветриться. А присяжные на суде — они ведь читают газеты…
Расскажите мне всё, как было на самом деле, и вы вместе подумаем, как нам заткнуть этих крикунов!
— Благодарю вас, мистер Кендалл, вы настоящий друг! Но я хотела бы просить вас быть осторожней, вы не должны так рисковать из-за меня. С вами тоже могут посчитаться.
— Не думайте об этом, миссис Вэй. Лучше последуйте моему совету. Мы должны бороться!
— Нет, оправдываться и судиться не по мне. Я поступлю иначе. Отвечу их же оружием. Благодаря мужу мне удалось свести знакомство с некоторыми редакторами влиятельных лондонских газет. Вот я и напишу для них статью о здешних тёмных делах.
Глава 88
Из-за сильного дождя улицы были почти безлюдны. По этой причине изгой предпочитал непогоду: не надо так горбиться, скрывая лицо от назойливых взглядов под полями шляпы; можно дышать свободнее, и спокойно размышлять о своём. Ему многое надо спросить сегодня у отца, к которому он шёл. Но что это?! Впереди собралось несколько людей под зонтами. Они рассматривали что-то большое и белое на мостовой. Вот один поднял руку, указывая на распахнутые створки окна на третьем этаже дома.
У Ричарда возникло дурное предчувствие, ведь это та самая гостиница, где остановился его отец. Вот и название на стене — выведено большими красивыми буквами, оно точно такое же, как указано на оставленной отцом визитной карточке.
Даже не пытаясь перешагивать через стекающие по мостовой обильные ручьи, Ричард словно заворожённый ринулся к распростёртому на брусчатке телу в ночной сорочке. Отец лежал навзничь, широко раскинув руки в мешковатых рукавах, напоминая большую белую птицу, рухнувшую с распростёртыми крыльями. Из-под окровавленного затылка в решётку канализационного водостока потоками дождевой воды уносило кровь, смешанную с мозгом. Ричард подошёл; не обращая внимания на посторонних, присел на корточки рядом с телом, взял покойника за руку:
— Здравствуй, отец — произнёс он с болью, глядя в остекленевшие глаза. — К несчастью, я опоздал. Теперь эти ублюдки отняли у меня ещё и тебя. Господи, почему я не попытался уберечь тебя! Ведь ты оказался прав: они не остановятся, пока не уничтожат всех нас — тебя, мать, сестёр. Мы все им мешаем.
Ричарду было наплевать, что на него смотрят. В нём зарождалась такая злоба, что лучше сейчас его было не трогать.
— Я знаю, ты хотел, чтобы я стал тем, кем был рождён. Хотел, чтобы у меня появилась семья. Но они то этого не хотят! Последний Ланарк лежит в гробу, — вот, как им нужно! Шайка негодяев пойдёт на всё, лишь бы наследник не воскрес…
Волк поднял голову и обвёл вокруг себя тяжёлым мрачным взглядом затравленного зверя, и прорычал: — Хорошо же… не хотите Ричарда Ланарка, узнаете Зверя! — Поднявшись, он снял с себя пальто и бережно накрыл им тело: — Прощай, отец! — после чего сгорбившись поплёлся прочь.