Бенсон крутнул золотое кольцо на пальце, загорелое лицо его сверкнуло белозубой улыбкой:
— Честно говоря, попадал. Давным-давно. Видите ли, однажды я просидел три года в турецкой тюрьме. Получил жестокий урок.
— Вы случайно не задумали какой-нибудь подвох на корабле? — спросил Бернерс.
— Нет. Иначе я не начинал бы этот разговор. Меня интересует Рейкс. Вам операция — в удовольствие, ему — нет. Это мы его заставляем. Но почему бы и ему не наслаждаться ею?
— У Рейкса и так все уже есть.
— А у вас?
— Как я недавно понял, моим желаниям нет предела. Они такие прочные, осязаемые, красивые, их так много. Но Рейксу нужен он сам. И не сегодняшний, а тот, каким он мог бы стать. Он считает, что сумеет прожить вторую жизнь. А у меня не хватает смелости сказать ему, что это лишь воздушные замки.
В шесть часов ветер не изменился, облака поднялись на пятьсот футов и поредели, но иногда посверкивали зарницы.
В восемь часов Бернерс позвонил мисс Виккерс на «КЕ-2» в Гавр. Из совершенно безобидного разговора она узнала, что его тете не стало ни лучше, ни хуже.
Белль положила трубку, и Рейкс сказал:
— Все в порядке. А теперь поешь. Не спеши. Я уже ухожу. Если случайно столкнешься со мной, не подавай виду. Часа через два заглянет стюард заправить постель. Шляпу, пальто и все остальное я заберу в половине двенадцатого. Без четверти двенадцать мы встретимся возле открытого бассейна на первой палубе.
Рейкс провел кончиками пальцев по ее щеке и ушел. Через несколько минут он уже смотрел, перегнувшись через поручень, как с гаврского причала на корабль садятся новые пассажиры, собранные в Европе. Вдруг хлынул дождь и загнал его под навес. Рейкс купил в киоске журнал, присел на кресло на прогулочной палубе. В грильбаре, в ресторанах люди копались в меню, официанты объясняли, что такое «Пэлла а-ля Валенциана», советовали вино к «Кебаб а-ля Тюрк»… Сотни людей развлекались, только Рейкс сидел, невозмутимо читал статью о возрождающемся интересе к древней мальтийской культуре.
Через час он пошел в кают-компанию. Шторы уже опустили. В девять вышел на корму и, облокотившись на поручень, посмотрел, как корабль салютует Гавру и медленно входит в воды Ла-Манша. Французское побережье и огни города исчезали в сгустившихся сумерках. Рейкс стоял на корме, пока холодный воздух не заставил его уйти в театральный бар и выпить большую рюмку виски. С безразличным видом мимо прошла Белль. Рейкс смотрел, как она проталкивается сквозь толпу. На ней было простое черное платье, косынка на плечах и тот же жемчуг на шее. И вдруг Рейкс загрустил. Ему немногое в ней нравилось, он любил, в общем, одно ее тело, но смущенно понимал, что между ними все-таки есть что-то еще. И не только ребенок, которого она носит, и не только нить тех событий, что связали их воедино в последние месяцы. Более всего, конечно, он ценил ее преданность. Он знал, что она пойдет за него в огонь и в воду, несмотря ни на что. Совсем как Бернерс. Бернерс сказал бы: это оттого, что они одной крови, люди вне общества, их интересы скреплены простым желанием отличаться от других. Но — самое странное — он никогда нигде не чувствовал себя чужим. Ведь люди, в основе своей, были такими же, как он сам. Их жизненные пути просто никогда не пересекались. Под натиском угроз, когда решался вопрос — жить или умереть, — большинство людей и солгут, и украдут, и убьют. Честно говоря, многим это даже нужно. Вот почему люди счастливы на войне. Вот почему они бунтуют, громят стадионы и автобусы после футбольных матчей. В нем, как и во всех остальных, сверху лежат первобытные инстинкты, которые ищут предлог показать себя. Да, Бернерс одной с ним крови, так же, как и Белль… как и любая живая душа на корабле — в роковую минуту. Он еще два часа бродит по кораблю. Он не ел с утра, его тело не жаждало пищи. Оно попросту умерло. Рейкс стал машиной, частью плана и операции.
В половине двенадцатого он вошел в каюту Белль. Молча взял шляпу, надел пальто и перчатки. Потом протер ракетницу и патроны, маленький пистолет, чтобы не оставить отпечатков, и разложил по карманам.
Уже на пороге он сказал:
— Я у бассейна на первой палубе. Пальто неси на руке, наденешь, когда выйдешь на корму. Возвращаясь, снова перебрось через руку, чтобы оно хоть немного скрывало твою сумку.
Белль подошла к нему, и Рейкс не удивился, увидев в ее глазах искорки страха. Так и должно быть, но страх нужно загасить в самом начале.
— Энди… вдруг что-нибудь случится? Ну, я просто думаю… а вдруг?
В первый раз ее путаные речи не разозлили его.
— Ничего страшного случиться не может.