Однако, несмотря на это, на следующий день я буквально чувствовал себя как новый, даже боль в спине на какое-то время отступила.
— Ты гений, Доменико, — только и смог ответить я. — Как мне тебя благодарить? Хочешь научу решать дифференциальные уравнения?
— Нет, нет, только не математика. Терпеть её не могу! Мне плохо от этих формул и чисел.
— Но ведь ты выиграл состязание по запоминанию знаков числа Пи.
— У меня просто хорошая память. А Карло Альджебри так долго зубрил эти знаки вслух, часто даже во время мессы в перерывах, что хочешь-не хочешь, а выучишь.
— Ясно. Тогда я не знаю, чем могу помочь.
— Можешь позаниматься математикой с Эдуардо. У него технический склад ума.
— Издеваешься? Эдуардо меня терпеть не может, как и всех «виртуозов».
— Если сможешь найти с ним общий язык, я буду тебе весьма признателен.
— Ладно, завтра попробуем.
Однако на следующий день ничего не получилось: Эдуардо заперся в своей комнате и вывесил на двери объявление: «Монстрам вход запрещён». Пришлось думать, как выкурить трудного подростка из комнаты, но за три дня ничего так и не придумали и решили, что сам вылезет, когда захочет.
Итак, я забрался на только что построенный тренажёр. Мне предстояло окончательно его протестировать, и я сделал несколько подходов.
— Это совсем просто. Прошу, твоя очередь, — обратился я к Доменико.
Доменико очень аккуратно повторил за мной упражнение для пресса, но на третьем подходе ему стало дурно, и он, опираясь на моё плечо, еле добрался до дивана.
— Нет, всё же эти упражнения больше подходят для солдат, чем для певцов.
— Ты просто ещё не привык, — попытался я переубедить Доменико.
Отжимания от пола тоже не пришлись по нраву этому «виртуозу» восемнадцатого века, он пожаловался, что вывихнул руку. Перебрав несколько видов упражнений, не требующих специального оборудования, мы, наконец, сошлись на некоторых приёмах из каратэ. Но для этого потребовалось место, и я решил на время вынести скамью для пресса из комнаты. Однако, моя очередная «программа» вновь завершилась с ошибкой: подняв скамью, я нечаянно задел стоящую на камине фарфоровую вазу, на которой были изображены павлины и тюльпаны.
Ваза упала и разбилась вдребезги, а Доменико, сам себя не помня от злости, бросился ко мне и вцепился в воротник.
— Это же делфтский фарфор!
— Не переживай, мы найдём точно такую же вазу. Не такой уж и раритет.