— Да, конечно. Но Элизабетта не живёт с нами. Доменико, в связи с ухудшившимся материальным состоянием, по совету маэстро Вивальди, отдал её на воспитание в Ла Пьета.
— Ла Пьета? В Венеции? Но ведь это прекрасно! — воскликнул я. — Маэстро Вивальди великий человек. Все его ученицы становятся выдающимися музыкантами и певицами.
— Вы правы, Алессандро. Когда Элизабетта была маленькой девочкой, мы уже тогда поняли, что Господь наградил её музыкальными способностями, по секрету скажу, не меньшими, чем у старшего брата. В Риме её талант был бы зарыт в землю.
— Уверен, маэстро Вивальди не позволит юному таланту пропасть.
— О чём вы говорите? — услышал я голос за моей спиной. Обернувшись, я увидел Доменико. На нём была длинная белая шёлковая рубаха с глубоким вырезом, а в руках он держал свечу. Рыжие волосы раскинулись по плечам, тусклый свет от камина бросал едва заметные лучи на белую ткань, взгляд был равнодушным. Мне на мгновение стало страшно: то, что я увидел, каким-то странным образом напомнило сегодняшний сон.
— О твоей сестре, Элизабетте Виттории Кассини, — нежно ответила синьора Кассини.
— Ясно. Доброй ночи, мама. И тебе, Алессандро.
Глава 7. Дежурство по шкафу или Неистовый Алессандро
На следующий день я был вынужден задержаться на хорах. Синьор Ардженти плохо себя чувствовал (он страдал сильным ревматизмом) и на несколько дней отпросился с работы. Бросили жребий, кто будет собирать и сортировать ноты вместо него. В итоге «дежурными по шкафу» оказались… По закону подлости, я, Роспини и Спинози. Почему трое вместо одного? Потому что с титанической работой, которую каждый день проводил Ардженти, в одиночку не справлялся никто.
Итак, оставшись наедине с этими двумя чудаками, я решил абстрагироваться и заняться непосредственно сортировкой нот в шкафу, пытаясь выполнить работу за менее чем квадратичное время. Но как бы не так: спокойно работать они мне не дали. Эти двое, вместо того, чтобы сортировать ноты, свалили всю работу на дурака меня, а сами уселись на скамью и оценивающе меня разглядывали, всячески комментируя мой внешний вид.
— Наш морской ёж сейчас утонет в море под названием «кафтан Доменико Кассини», караул, спасите морского ежа! — трясся от смеха Спинози, который ни дня не пропускал, чтобы не сделать «комплимент» в мой адрес. Что поделать, костюм Доменико был мне немножечко великоват, это и понятно, такого мелкого дистрофика, «царя Кащея», как я в Капелле ещё поискать надо.
— Сейчас с него свалятся бриджи, и мы посмеёмся! — смеялся квакуша-Роспини.
Я только с иронией взглянул на них:
— Как говорил один великий греческий философ: «Над кем смеётесь — над собой смеётесь»[20]. Я, конечно, не стал говорить, что «греческим философом» был никто иной, как Николай Васильевич Гоголь.
— Смотрите-ка, русский, а философию знает! — ухмыльнулся Спинози.
— Я, между прочим, высшую школу закончил, в отличие от тебя, и являюсь дипломированным инженером. И попрошу более не высказываться презрительно в адрес моей Родины.
— Ну надо же, академик выискался! Они там что, прямо в своих научных лабораториях студентов кастрируют?
Моё терпение лопнуло, и меня уже было не остановить. Полностью потеряв самообладание, я набросился на Антонино с кулаками и вновь проехался ему по носу. Какая разница, что он похож на Антонину Юзефовну, раз парень, так пусть защищается. Однако, в связи с нулевой физической подготовкой последнего в области бокса, которым я как-никак занимался несколько лет, я быстро отправил сопраниста в нокаут.
— Ещё слово скажешь — убью! — процедил я сквозь зубы.
За товарища вступился Роспини, который всё это время наблюдал за поединком в стороне. Он хоть тоже не отличался особой спортивностью, но кулак у него был мощным. Я обернулся и тотчас же получил знатный фингал под глаз.