Это было через три дня после того, как в газетах появилась информация о трагической гибели Толика.
В тот вечер Олег задерживался, она проводила домработницу Шурочку, ее ровесницу и уже почти товарку, закрыла за ней дверь на оба замка и медленно, тяжело — иначе уже не получалось — поднялась на мансардный этаж в их спальню. Час читала любимую свою Бронте, конечно, «Шерли» — роман, выученный чуть ли не наизусть, но колдовски притягивающий снова и снова. Отложила книгу, приняла таблетки, погасила лампу и уснула. Проснулась в два, как часто бывало в весенние и летние месяцы. Не включая света, лежала в темноте, думала о разном, ждала сна. А дождалась странного какого-то звука за ночным приоткрытым окном. Будто на участке возле самой стены дома кто-то топтался или собака возилась. Но пса у них не было: всегда испытывая умилении при виде собаки, Валерия Павловна, увы, страдала еще и аллергией.
Она не испугалась. Лерочка была не из трусливых, не позволяла себе визга и паники, в чем Олег Олегович не раз убеждался.
Она встала и выглянула в полумрак двора, шире, с легким скрипом, приоткрыв оконце.
Одинокий, стилизованный под старину фонарь, стоявший с торца дома, чуть сбоку от ворот, бросал в виде подачки немного света и на то крыло дома, куда выходило окно их спальни. Высокая фигура в черном, кажется, в вязаной шапочке на голове, держа в руках какой-то предмет, похожий на палку, метнулась к забору, разом перемахнула его, благо был он в полтора метра всего-то высотой, и скрылась в узком проходе, отделявшем их участок от соседнего.
Валерия Павловна уснуть не смогла. За все годы такое впервые. Их дачный поселок, хоть и охранялся кое-как, был у воров на плохом счету, поскольку здесь помимо прочих обитало несколько милиционеров в чинах и пара чиновников непоследнего разбора.
Она мысленно связала произошедшее с Олеговым тайником в подвале, ей стало не по себе. Надо бы поставить его в известность, но про подвал она по-прежнему ничего не знает, ничего…
Она рассказала, когда он возвратился. Без надрыва, с юморком, еще, слава богу, не вышедшим у нее из употребления.
Он острил в ответ, он иронизировал, валял дурака. Успокоил как мог. Попросил забыть. Пообещал сообщить кому надо, чтобы усилили охрану дач. На самом деле он пришел в ужас.
Только он знал почему.
Марьяна не стала ни вызывать Леночку Тутышкину повесткой, ни навещать ее в адвокатской конторе. После физического краха партнерства, в обстановке загробной тоски и уныния Леночка проводила на работе все последние дни, отвечая по телефону редким клиентам в строгом соответствии с указаниями Леонарда Семеновича: если звонил уже заключивший договор с кем-то из погибших — скорбно сообщать о самом факте трагедии (никаких подробностей, пусть газеты читают, если хотят!), назначать день расторжения; если ищут юридической помощи — временно закрыты, милости просим недельки через две.
Марьяна предложила ей встретиться в кафе неподалеку от здания прокуратуры, просто поболтать, выпить вина. Леночка согласилась сразу, без лишних вопросов.
Леночке было двадцать пять. Ее внешность, одежда и манера речи отвечали всем самым банальным, хрестоматийным, пошлым, анекдотическим представлениям о молодых представительницах этой профессии в небольших коммерческих конторах и небогатых офисах. Кукла — блондинка, вполлица круглые глаза, театрально щедрый макияж, юбка, скорее напоминающая бикини, высокий воркующий голос, ноги от ушей на восьмисантиметровых каблуках, грудь под белой обтягивающей кофточкой резко заявляет права ее обладательницы на любого мужчину, кто эту грудь увидит. И при этом — вовсе не производила впечатления дурочки. «Ах да, с чего бы дурочку взяли в секретари адвокатской конторы?»
На нее обращали внимание. Проникшись, видимо, серьезностью встречи, она убрала ноги поглубже под стол, загородилась левой рукой, в которой изящно дымилась длинная легкая сигаретка, и предплечьем слегка прикрыла от любопытно — восторженных взоров слева, из зала, свой замечательный, выставочный экземпляр бюста.
— Я вас понимаю, Леночка, — сочувственно произнесла Марьяна, как только им принесли напитки. Марьяна заказала свой любимый «мохито», а Леночка предпочла бокал шампанского. — Такое свалилось на вас в одночасье, никому не пожелаешь. Мы, разумеется, ведем следствие, опрашиваем людей, но пока вопросов намного больше, чем ответов. Если честно, важных и существенных ответов почти и нет. Помогите мне, Леночка, вы ведь и сами наверняка хотите, чтобы нашли убийц!
— Ну конечно, еще бы, — проворковала Леночка, потягивая шампанское и профессионально стреляя глазками в зал в безотчетном поиске объекта, достойного ее внимания. — Это все кошмар какой-то, мистика полная. Как-то еще можно себе представить, что у Анатолия были враги, недоброжелатели, конкуренты. Или за что-то хотели ему отомстить. Но Аллочка!.. Она-то кому помешала? Такая приятная, спокойная женщина… Разве что грабители, но я в газете читала, в криминальной хронике, что ничего не взяли. А что у нее особенно брать-то? Была я у нее однажды вместе со всеми на дне рождения — обычная обстановка. Да мы с ней болтали не раз — так, по-женски трепались. Не было у нее ни богатого любовника, ни родителей состоятельных — они у нее погибли давно, когда она еще в школу ходила. Заработки так себе… Ума не приложу…
Залесская обратила внимание, что Леночкин бокал опустел, а огромные глаза стали еще красивее под легкой хмельной поволокой. Марьяна заказала второй бокал шампанского, настойчиво заявив, что это за ее счет. После второго бокала она сочла, что Леночка в полной кондиции и готова распахнуть хоть душу, хоть тело — что попросят.
— Давай на «ты»?
— Давай!