Как оказалось, наш китайский гений загорелся идеей воздушного шара ещё в предыдущий мой приезд, когда я продемонстрировал ему маленькую тонкую шкуру, поднятую ввысь нагретым воздухом. Надо сказать, что Чжимин проделал после этого большую работу: используя шёлк, сложенный в несколько слоёв, и пропитанный особым составом для герметичности, а также верёвки и другие материалы, он изготовил закрытую оболочку, почти не пропускающую воздух. Догадался даже вставить внизу медный обруч, вокруг которого закрепил концы шёлковых полотен, обмазав их по периметру огнеупорным составом на основе глины и получив таким образом горловину для накачки нагретого воздуха.

Но что делать дальше, он не знал. Построил небольшую печь с короткой трубой, в которой сжигал сухую траву, направлял горячий воздух внутрь шёлковой оболочки, отпускал свой шар в небо, держа за тонкую, но прочную верёвку. Вскоре горячий воздух остывал, и шар опускался на землю. Всё работало прекрасно, но как практически применить новое изобретение, китаец не знал.

Все свои усилия он тратил на то, чтобы получить более горячий воздух, который дольше не остывает. Его последние модели показывали относительно неплохую высоту и дальность, но этого всё равно было недостаточно для практического использования, да и сами по себе такие шары никакой опасности для противника не представляли.

Тут-то и подоспели мы с Димитриосом. Как оказалось, двести лет назад какой-то изобретатель соорудил некое подобие воздушного шара, но его изобретение не произвело впечатления на тогдашних правителей. Он не знал о существовании шёлка, поэтому оболочкой служила воловья шкура. Она имела большой вес и позволяла изготовить оболочку очень малого объёма, так как размеры имела ограниченные, а сшитые кустарным образом несколько шкур пропускали воздух, и были очень тяжелы, так что данная конструкция летала как крокодил из анекдота моих времён «низко-низко и недалеко».

Но зато неведомый греческий Икар додумался до того, что так и не смог постичь Икар китайский: подвесить под оболочкой плетёную корзину с небольшой печкой, способной поддувать горячий воздух в оболочку прямо в небе, тем самым увеличивая высоту и дальность полёта в разы.

Работа закипела. Димитриос и Чжимин целыми днями экспериментировали: приспосабливали плетёные корзины, конструировали лёгкие небольшие печи-горелки, искали наилучшие материалы для получения наивысшей температуры горения. Самое удивительное, что они как-то понимали друг друга, не используя при этом «универсальный переводчик» в виде кувшина фалернского.

Димитриос не пил вина вообще, что было довольно странно для грека, а Чжимин настолько увлекался процессом работы, что забывал о своём пристрастии, тем более что его друг Квинтий мотался по всему миру с торговыми экспедициями. Несколько раз в день изобретатели привлекали невозмутимую Мэйлинь, которая разъясняла и переводила непонятные моменты, а потом парочка какое-то время обходилась без неё. Китаянка при этом всегда была неподалёку, и в случае необходимости приходила на помощь.

Я порадовался успехам своих подопечных, однако призвал их не зацикливаться только на воздухоплавании, но и уделить внимание постройке парового двигателя. Кроме этого задумался о привлечении в группу кого-то третьего, обладающего не только инженерным мышлением, но и знаниями китайского и греческого языка, или хотя бы способностью к лингвистике. Всё-таки ребята занимались серьёзным делом, а не пустой болтовнёй, и языковой барьер всё же частенько становился препятствием.

Оставив Димитриоса с Чжимином работать дальше и выделив им на это значительные средства, я вернулся в Рим, налаживать оружейное производство и решать ещё множество важных дел. Проблемы заговоров и переворотов, похоже, были закрыты: народ, армия и церковь поддерживали меня как и прежде, а после того, как я не дал расправиться со своими союзниками-сенаторами, почти весь Сенат также перешёл на мою сторону, за исключением нескольких недовольных всем и всегда, но ограничивающихся мелкими пакостями и неспособных на полноценный заговор.

Теперь основной проблемой стали внешние отношения, и прежде всего – император Византии Лев Макелла, который пока не выказывал явной враждебности, но был явно настроен недружелюбно. Развившимся за время пребывания здесь чутьём, я понимал, что война с Восточной Империей не за горами, просто Лев пока не чувствует достаточно сил для её развязывания, и, возможно, ищет сильного союзника.