— У меня отроду в море никто не плавал, — рассмеялся другой, — боялись из лесу выходить. А тут, смотрю, со всех сторон открыто — забирай.

— Кому ты нужен?

— А как же, нужен: везут. Слышишь, как пароход гудит?

— Ну, что же, по волне шибче… На, кури, пока я добрый.

И, как бывает дома, от веселых гостей всем нам стало веселее — и себя и нас развлекали стрелки и пулеметчики, недавние охотники и колхозные бригадиры. Понравилось это и Ершову.

— Ого! Смотрите, Вешнев, среди них есть и бородатые… Вот это мужики! — заметил он, взойдя на мостик. — Не напрасная слава! Каждый из них и кубанцу пара, эти не подведут.

И правда: «Сделаем, сделаем, — казалось, говорили сибиряки. — Сдюжим. А насчет Турции — это так, чтобы только позлить».

Прошли Мысхако, легли на курс. Спокойное мора ярко синело и по горизонту отражало круглые чистые облака. Новороссийский берег вскоре скрылся. Впереди по курсу мы имели «Боевого» и рассчитывали догнать его около девятнадцати часов. Развили большой ход, и в этом привычном шуме то и дело слышался доносимый ветром с полубака мужской солдатский хор.

Хорошее настроение не оставляло Ершова, а настроение командира — это не последнее дело. Он даже заглянул в рубку ко мне. Как раз в этот момент донеслась моя любимая песня «Раскинулось море широко». Я прислушался, улыбнулся, и Ершов ласково согласился:

— Пускай поют — хорошее дело, солдатское!

Опять было рванулся я к нему и опять удержался.

В море сибиряки по своему почину установили на носу и на корме «Скифа» по станковому пулемету, и Дорофеев по этому поводу заметил довольно метко:

— Круговая оборона!

Корабль шел точно по пассажирскому расписанию. Миновали меридиан Керчи. Вскоре справа по носу начали вырисовываться горы Крыма. Сигнальщики высматривали «Боевого». Было восемнадцать часов с минутами, когда на траверсе мыса Меганом впереди по курсу показались самолеты противника. Они все кружились над одной и той же точкой. Чувствовался близкий вечер, солнце склонялось, в такое время труднее всего вести наблюдение по солнцу. Все, кто был на мостике, встревоженно следили за кружением бомбардировщиков.

По воздушной тревоге на мостик вышел и Евгений Петрович со своей обязательной походной сумкой.

— Впереди «Боевой»? — спросил он. — Вот видите, все равно догнали, так что мне жалеть не о чем… И вы не жалейте, — попробовал пошутить он, — вы мне все рассказывайте!

— Да, впереди «Боевой», — сурово отвечал Ершов.

Внезапно под мушиным роем самолетов встал высокий раздвоенный столб дыма и пара. Мы продолжали идти полным ходом прямо на этот столб. Самолеты кружились. Когда же вдруг они начали собираться стайками, отпала последняя надежда.

Командир «Боевого» был другом Ершова. На «Боевом» плавал закадычный друг Батюшкова, лейтенант Козловский. Едва ли не каждый из нас имел на миноносце друзей и знакомых.

Песни на палубе замолкли. Люди толпились, стараясь рассмотреть, что происходит в морской дали. Высокий беспрерывный гул быстрого хода мешал слышать голоса.