Чаркин больше не горячился, спокойно оглядел площадку, аэроплан и вдруг подозвал Андрюшу: «Пройдемся, тезка» — и, отсчитывая шаги, повел к самому обрыву.

— Теперь говори мне — это пакгаузы?

— П-пакгаузы, — отвечал Андрюша, неожиданно для себя заикаясь от волнения и счастья.

— О! Ты заика?

— Нет, — отвечал Андрюша, — это так себе.

— А, так себе? — рассмеялся Чаркин. — Ну, мальчуган, подержи шланг: будем умываться. К крану, дружок, к крану!

— Прямо тут?

— А где же? Стесняешься, зайдем за кусты.

— Пойдем лучше к нам, — решился предложить Андрюша.

— Куда это?

— В «Лактобациллин».

— Куда?

— Это простокваша профессора Мечникова, папин павильон, там есть буфетная с умывальником. Да вот он.

В мареве приморского зноя красовался небольшой павильон, и буквы, вертикально насаженные на неподвижный флюгер, составляли слово: «Лактобациллин».

Чаркин прочитал это слово, повел головой: «О-го-го», спросил:

— А все-таки, что оно означает — такое красивое слово?

Андрюша отвечал:

— Я же говорю, простокваша профессора Мечникова для общего оздоровления.

— Чудесно, — улыбаясь, сказал Чаркин, — мне это начинает нравиться. Но я, малыш, люблю умываться под сильной струей, это тоже полезно для оздоровления. Мы здесь умоемся, а ты беги в свой «Лактобациллин», спроси, позволительно ли зайти переодеться?

— Конечно, можно. Папы нет, одна Маруся.