Стивка не сразу пришел в себя после этого сообщения, потом тихо спросил:

— Ты говоришь, тяжелый закон Ньютона… Ну хорошо, это на земле, а воздух совсем не тяжелый, так как же там?

— Ну, ты опять понес чушь. Как раз наоборот. В этом все дело. Это как раз и хорошо, что воздух не тяжелый, поэтому авиаторы и летают: поднимутся, становится легко, и они могут что хотят.

Эту теорию Стивка одобрил:

— Да. Это здорово! А кто самый великий авиатор?

— Пегу. Почему? Он три раза перелетел через Ла-Манш. Он — француз.

— А Чаркин перелетит через все море. Он — всероссийский известный авиатор. Вот тебе и будет ломанж!..

И вдруг, дожевывая пряник, Стивка ляпнул:

— А тая Фина, скажу я тебе, и пятака не стоит, чтобы ее брали.

— Ну да, скажешь. Она дочь вице-президента.

— Я видел, она целовалась.

Андрюша даже приостановился. Он свел брови и в упор пронзительно посмотрел в глаза собеседника.

— Врешь!

— Видел, — упрямо повторил Стивка, — с тем самым офицером: в белом кителе. Он стал на колени и поцеловал ее сюда. — Стивка завернул край своих коротких штанов, обнажил ссадины на крепком загорелом колене и показал: вот сюда.

— Ну, — облегченно вздохнул Андрюша, — это не значит целоваться. Это — средневековье, как делали раньше: рыцарь преклоняется.

— Э, — не унимался Стивка, — я видел, ей это нравится.

Однако мальчики уже миновали студента-контролера со значком юридического факультета, обогнули пятиэтажный самовар, вокруг которого, как лилипуты вокруг Гулливера, суетились повара и судомойки, и вышли из глубины парка к свету дня, к морю, к павильону «Лактобациллин»…

Под обрывом на солнце ярко краснели кирпичные пакгаузы порта, пролегала железнодорожная эстакада с коробочками товарных вагонов, а дальше за эстакадой возвышались смолянистые борта и белые спардеки пароходов, шумно принимающих в трюмы потоки зерна. Еще дальше в блестящем море белая полоска волнолома заканчивалась белой свечкой маяка, — все это было давно знакомо, но тут, вблизи обрыва, стояла в солнечном сиянии эта штука.

Мальчики сразу забыли о своем споре.

Легкое сооружение из полотняного материала на бамбуковых шестах почти не имело металлических деталей, две плоскости с установленным на нижней плоскости двигателем. Сиденье напоминало большую раковину.