– Ничего, – спокойно сказал педагог. – Раз уж твоя мать после того ужаса продышалась, то ты и подавно продышишься. А теперь пошел вниз, гаденыш. И послушай, что тебе там скажут.

Он отвернулся и, поправив одним пальцем очки на переносице, отправился восвояси, в сторону просеки. Но недолго учитель шел в тишине – очень скоро он услышал позади торопливо нагонявшие его шаги и робко гудящие призывы:

– Дядя Стас… А-а, дядя Стас… Ну, пожа-алуйста…

Станислав, не оборачиваясь, улыбнулся. «А вот теперь можно и нотацию», – усмешливо подумал он и остановился. Митя нагнал его и смущенно затоптался в двух шагах.

– Рассказывай, только коротко, – обычным тоном приказал Стас.

– Ну, я – это… Мне, правда, очень надо было. Я ведь и раньше, до всего… Обязательно два раза в месяц на службу ездил на велосипеде. Мать недовольна была, но что она может, я же не маленький… Один раз даже не до этой Никольской церкви, а до самого монастыря доехал, и вас с тетей Олей там видел… Я понимаю, что молиться можно везде, и в бункере тоже, но душа просила… И вообще – осмотреться, вдруг уже сняли оцепление, а мы тут сидим, как дураки… Я же не мог у мамы разрешения спрашивать: ежу понятно, что не разрешит… Написал записку, чтоб не волновалась… Положил на кухне под лампу…

– Ты это серьезно? – не выдержал Стас. – Ты всерьез считал, что она не будет волноваться, когда ее малолетний сын сбежал с карантина в эпидемию чумы, без защитной одежды, в зараженном районе, где ходят патрули? Честное слово, когда мы рассказывали эти… истории, у меня сложилось впечатление, что ты умнее!

– Дядя Стас, но я же все продумал! – горячо заговорил мальчишка. – Я лесами шел! Ни с кем не встречался! Дороги перебегал, только после того, как убеждался, что никого нет! Храм внутри оцепления, это я ведь знал! Ограду перелез сзади, из кустов… Никто меня не видел. А там… Я понимал, конечно, что церковь заперта и на сигнализации, но… В общем, там раньше алтарник был моего возраста, отца Сергия племянник. Короче, дружили мы… Ну, он мне и рассказал, что на сигнализации там только все двери, а пролезть можно через подвал, как не фиг делать. – («Хорош у попа племянничек…» – пробормотал в сторону Станислав.) – В смысле, через подвальное окошко, если вышибить. Взрослый-то мужик туда не поместится, а мы еще можем протиснуться… Ну, я и пролез, хоть и трудно было: куртку снял и потом за собой втащил, свитер весь изодрал… Там внутренняя дверь просто на крючок была заперта, я ножиком подцепил – и все дела. Выключателем щелкаю – свет зажигается… Ну, я и подключил к розеткам пауэрбанки и свой смартфон… Пока заряжались, спички в ящике нашел и свечи, зажег одну… И молился перед иконами как положено – специально подольше, чтоб все зарядилось получше… Потом на своем телефоне проверил – нет сети. Поэтому и понял, что район по-прежнему оцеплен: если бы все в порядке, то сеть бы дали… Кроме того, пустынно кругом, а если б кончилась чума, люди бы встречались… Но я бы к ним, в любом случае, не подошел: я ж понимаю, что без респиратора сейчас от любого можно заразиться и принести заразу к нам сюда…

– А также от любого дерева у дороги, – жестко сказал Станислав. – И от любого прута ограды, к которому ты прикасался. От собаки, которая мимо пробежала, а ты не обратил внимания. А также из воздуха, в котором только что прошел зараженный, а ты его не успел заметить. Наше садоводство, думаешь, единственный очаг? Кругом деревни, где круглый год живут, их вряд ли сожгли, там ведь у людей единственные жилища. Им, скорей, объявили строгий карантин – но можешь ты быть уверен, что его все соблюдают? А ты точно знал, до того, как обнаружил накинутый крючок, что кроме тебя, никакой тощенький паренек или девушка не лазили в ту же церковь помолиться о близких? А если наш бункер в округе не единственный, и еще в нескольких тоже прячутся такие же люди из других сожженных садоводств или деревень? И среди них, как и среди нас, могут быть переносчики – ведь двадцать восемь дней с момента, как все оцепили, еще не прошло! А если ты сам уже болен чумой? Я ведь видел, как ты разговаривал с дочкой той женщины, которую увезли! Ты не думал о том, что можешь передать кому-то заразу и стать убийцей, даже не узнав об этом при жизни?

Митя классически, как и подобает отчитываемому отроку, опустил голову и ничего не ответил.

– Вот все в твоем возрасте считают себя взрослыми и обижаются, что должны кого-то слушаться – учителей, родителей, – мягче продолжал Стас. – Все очень просто: был бы ты действительно взрослый – подумал бы обо всем этом и продолжал молиться в бункере или в лесу, отойдя в сторонку… Как я, как моя жена… Ты думаешь, ее душа не рвется в тот великолепный, красивейший монастырь, намоленный с семнадцатого века? Но мы обо всем этом задумались и предпочли переждать. Ради себя и других. А ты – нет. Потому что пока не имеешь нашего жизненного опыта. Я не говорю тебе: чтоб больше такого не было! Потому что верю, что ты и без меня придешь к тому же выводу.

Митя хлюпнул носом и поднял голову, трогая то челюсть, то скулу:

– Больно же…

– Да, – неумолимо согласился учитель. – И это дополнительно укрепляет мою надежду на то, что ты не сбежишь по личной надобности еще раз. Короче, исчерпан инцидент. Сейчас пойдешь и извинишься перед всеми. А перед мамой и сестрой – отдельно, наедине, это уж сам смотри, как совесть подскажет… Давай, герой, не дрейфь.