– Нет, не смог бы, – твердо сказала Катя.
– И я, – отозвался Соломоныч.
– И я… И я… – зашелестело со всех сторон; промолчали только Борис и Оля Маленькая.
– Кстати, Олечка, – ласково нагнулась к ней Оля Большая. – А ты что же ничего про зверушек не рассказываешь?
Девочка деловито кивнула:
– Сейчас. У нас в садике в живом уголке белая крыса тоже детенышей родила…
История десятая,
У нас жили в клетке две белые крысы – Нюся и Пуся. Глаза у них были красные. Когда мне однажды делали анализ крови и прокололи палец, то показалась капелька крови. Вот такие же у них были глаза. Страшные… А хвосты – будто им пришили к попе дождевых червяков. Нюся Пусе однажды порвала ухо – и мы хоть стали их различать. И вот прихожу я утром в садик… Папа меня очень рано привез, поэтому в группе только Юлька Кузнецова была. Ей воспиталка сказала поилки животным поменять – она и пошла в живой уголок. А сама воспиталка сидит за столом и пишет, а на нас – ноль внимания…
– Воспитательница, – поправила Татьяна. – Нина Викторовна. Хорошие девочки говорят так: «Нина Викторовна сидит за столом и на нас не смотрит».
Оля только отмахнулась:
– Ну, в общем, да, не смотрит… Тут Юлька ко мне подбегает и говорит на ухо: «Хочешь посмотреть, как Нюся рожает?». Я, конечно, подхожу к клетке – а там уже девять крысят! Такие маленькие, голые, скользкие розовые уродцы… С закрытыми глазами и тупыми рылами… Противные, ужас… Такая гадость… Я думала, они хорошенькие, пушистенькие, а там… А Пуся в другом углу клетки сидит, нахохлилась вся, бедная, и зубы скалит… И прямо при нас из Нюси десятый родился, последний…
– Ольга! – почти взвизгнула Татьяна. – Хорошие девочки не… не… Не смотрят на это… И не… не…
– Ой, ну, хватит, мама! Я что – слабонервная? – презрительно скривилась Олечка. – Короче, стала Нюся их по очереди нюхать и лапой толкать… Четыре штуки в сторону откатила, а остальных слопала… Очень быстро… Собственных детей, представляете? Только косточки захрустели… Юлька как закричит воспиталке: «Нина Викторовна, а Нюся своих детей кушает!.. Сидит и чавкает!..»
– Так, достаточно! – Татьяна вскочила и кинулась к дочери, сидевшей напротив, рядом с онемевшей Олей Большой и давившимся от беззвучного смеха братом. – А ну-ка, замолчи сейчас же! Хватит меня позорить! Оля, замолчи, я сказала! Митя, зажми ей рот!
Но, чтобы достичь цели, требовалось обогнуть длинный и широкий стол, вокруг которого сидело немало ошарашенных людей, и, пока она не добралась до дочери, та скороговоркой закончила свое мрачное повествование
–…а-воспиталка-подошла-посмотрела-и-говорит-их-не-отнять-уже-она-кусаться-будет-но-это-она-лишних-ест-слабых-а-остальных-ей-легче-выкормить-будет-это-естественный-отбор-так-Нюся-и-стрескала-шесть-крысят-и-не-подавилась… ум-мммм… – на этом месте одна властная материнская рука плотно легла ей на рот, а другая схватила за локоть и поволокла из-за стола в темноту.
– А потом воспиталка!.. Сказала!.. – донесся из коридора до заинтригованных слушателей отчаянный детский крик. – Что Пуся оказалась Пусиком!.. И заведующая дура!.. Что их в одну клетку посадила!..
– И на этой оптимистичной ноте… мы заканчиваем четвертый день Декамерона… – разрядил обстановку Максим, и на этот раз в ответ грянул взрыв полновесного хохота. – А поскольку Ее сегодняшнее Величество явно не настроено выбирать завтрашнего Короля, то я делаю это вместо нее и объявляю… Вы, наверное, догадываетесь, кого, да и Татьяна, надеюсь, против не будет… Катюха! Быть тебе завтра нашей Королевой! Назначай тему.
Катюша немножко помолчала, потупившись, потом несмело оглядела всех:
– А давайте завтра… о любви…