Петр Александрович Валуев (1861–1868)

Карьера П. А. Валуева – одного из одареннейших, но вместе с тем и наиболее загадочных государственных деятелей дореволюционной России – длилась без малого полвека, с 1834 по 1881 год. Он занял министерское кресло вскоре после провозглашения Манифеста в феврале 1861 года и руководил МВД до 1868 года, когда его противникам из высоких кабинетов и придворных гостиных удалось наконец организовать его отставку[186]. Став министром, Валуев отвечал за внедрение освободительных положений и разработку законодательства о создании земских органов местного самоуправления. Словом, он возглавлял МВД в судьбоносную постосвободительную эпоху, исполненную новоявленных обязанностей и чаяний. Именно он руководил передачей цензуры и множества прочих функций МВД, при этом последовательно и решительно защищая правительство и самодержавную власть от различных – мнимых и вполне реальных – угроз.

Александр II питал безмерное уважение к государственному опыту и профессионализму Валуева, с 1861 по 1881 год принимавшего участие в решении буквально каждого сколь-нибудь важного внутриполитического вопроса. Уход с министерского поста в 1868 году был лишь временной заминкой, не удалившей его от деятельного участия в правительственной работе: подобно многим отставным министрам, Валуев по-прежнему оставался уважаемым членом Государственного совета. Впрочем, уже в 1872 году Александр вновь предложил ему вернуться на ответственную должность во главе Министерства государственных имуществ, которым он управлял вплоть до 1879 года, когда был назначен председателем Комитета министров. Кроме того, с 1872 по 1881 год Валуев возглавлял две важные комиссии: о положении сельского хозяйства в России (1872) и по вопросам о найме рабочих и слуг (1875). Оба учреждения имели существенное политическое значение и были тесно связаны с планами графа П. А. Шувалова об устроении в законодательном процессе умеренной формы представительства[187].

Также Валуев председательствовал или участвовал во множестве «особых совещаний» в течение 70-х годов, и особенно в «кризисный» период с 1878 по 1881 год, когда требовалось сформулировать ответ государства на террористические нападения и прочие угрозы общественному спокойствию. Именно на совещаниях под управлением Валуева в 1879–1880 годах были приняты столь чрезвычайные меры, как учреждение временных генерал-губернаторств (в апреле 1879 года) и Верховной распорядительной комиссии (в феврале 1880)[188].

Несмотря на то что он пылко защищал самодержавие и примат верховной власти, Валуев также был весьма острым критиком самодержавной системы и в целом современного ему поколения русских общественных деятелей. Как автор он был весьма плодовит: из-под его пера в изобилии выходили всевозможные записки и меморандумы, дневниковые заметки, колонки и целые статьи для газет и журналов и даже романы с мистическими трактатами. Вместе с тем, столь обширное опубликованное и архивное наследие Валуева до сих пор не было вполне проанализировано, и природа его политических устремлений по-прежнему представляется неясной. Мы можем лишь повторить вслед за П. А. Зайончковским, что «политические воззрения П. А. Валуева весьма сложны. [Он] никогда не примыкал целиком ни к одной из правительственных группировок: ни к либеральным бюрократам – сторонникам буржуазных преобразований, ни к реакционерам-крепостникам»[189]. Собственно, Валуев питал мало иллюзий в отношении гибкости самодержавия, умении его подстроиться к вызовам посткрымской эпохи и к закату александровского правления всё более и более пессимистично оценивал шансы режима на выживание. Зная, что теперь самодержавию требовалось проводить политику иного типа, дабы заручиться общественными и экономическими силами, угрожавшими обрушить жестко выстроенную систему, унаследованную от Николая I, Валуев также сознавал, что сама природа русского самодержавия и министерской власти противодействовала образованию необходимой для этого политической атмосферы.

Несмотря на то что современники видели в Валуеве нового защитника дворянства, отстаивающего их интересы в постосвободительную эпоху, и критика «крестьяноцентричной» политики МВД при Ланском, Милютине и прочих так называемых прогрессистах, его взаимоотношения с нобилитетом были чрезвычайно сложны и никогда не доходили до безоговорочной поддержки[190]. Валуев всегда яростно противостоял поместной олигархии, не допуская даже самых умеренных форм конституционализма и большинства подобных инициатив, предлагаемых дворянскими или иными социально-политическими кланами. Подобные шаги могли лишь ослабить государство и правительство, а потому допускать их было нельзя.

Валуев ясно понимал политические проблемы, с которыми пришлось столкнуться самодержавию при Александре II, и потому в 1863 году внес предложение о преобразовании самодержавной политики, отталкиваясь от образования земств. В качестве первого шага Валуев предлагал реформировать Государственный совет с целью обеспечения хотя бы минимального совещательного участия в законотворческом процессе представителей заинтересованных и ответственных общественных групп[191]. Эти новые участники Государственного совета должны были быть избраны из членов земских управ и наделялись сугубо консультативными полномочиями. К намеченной тогда, в 1863 году, цели – расширению политических границ русского самодержавия – Валуев последовательно стремился и словом и делом вплоть до 1881 года. Этим вопросом он занимался и на посту министра внутренних дел, и в бытность младшим соратником партии Шувалова, и после – в 1879–1880 годах, когда проект 1863 года был вновь поднят, отклонен и наконец вовсе отодвинут в сторону аналогичным проектом, в 1881 году составленным Лорис-Меликовым. Валуев предполагал создание активного правительства, которому удалось бы заручиться поддержкой оппозиции и «встать во главе социального движения». Он считал, что, «подобно европейским правительствам», России также нужна форма представительства, но он был уверен – или, по крайней мере, считал необходимым заверить в том царя, – что участие представителей «не наносит никакого удара полновластию государя»[192].

Подобные попытки построить эдакую «квадратуру круга» в виде усиления политического участия среди элементов самодержавной системы иллюстрируют дилемму, с которой сталкивались все наиболее прозорливые государственные деятели дореволюционной России. Дела и идеи Валуева помогают лучше прояснить всю сложносочиненность и обоюдонаправленность внутренней политики самодержавия в Александровскую эпоху, также проливая свет на дальнейшую судьбу царской России после 1881 года. Восхождение Валуева по карьерной лестнице, самые причины назначения его министром внутренних дел и употребление министерских полномочий – все это представляет весьма содержательный контраст с его предшественником Ланским.

Валуев родился 22 сентября 1815 года в Москве в старом дворянском роду, уходящем корнями по крайней мере в XIV столетие, и получил превосходное домашнее образование[193]. В 1831 году он поступил на государственную службу в канцелярию московского генерал-губернатора и уже в следующем году успешно выдержал экзамен на чин, предписанный законом Сперанского от 6 августа 1809 года. Его головокружительный карьерный взлет начался, когда юношу и его товарища на одном из московских балов приметил император Николай I, определивший обоих в I отделение С. Е. И. В. канцелярии. Его первый брак с дочерью поэта князя Вяземского Марией позволил заручиться связями со многими влиятельными вельможами и петербуржскими писателями. Среди последних был и Пушкин, который будто бы даже списал с Валуева Гринева для своей «Капитанской дочки». В эти же ранние столичные годы он принадлежал к группе молодых офицеров, чиновников и университетских выпускников, именовавших себя Кружком шестнадцати[194]. Молодые люди регулярно собирались на квартире то одного, то другого, за ужином и сигарой ведя непринужденную и подчас далеко заходящую беседу, не слишком опасаясь николаевской тайной полиции. Итак, уже в 30-е годы Валуев привлек внимание царя и других влиятельных персон. Однако при всех многочисленных полезных знакомствах собственного капитала или имения у него не было. Он был одним из тех знатных юношей, для которых государственная служба являлась необходимостью, дающей как средства к существованию, так и общественный статус. Отсутствие у него богатого наследства вкупе с непростым характером всегда удерживало его на известной дистанции[195] от аристократии, что в бытность министром обернулось ему на руку, поскольку обвинить его в заискивании у знати было невозможно[196].

Карьера Валуева отличалась от Ланского и его предшественников по ряду важных моментов. Во-первых, Валуев родился позже – в 1815 году (Ланской – в 1787-м), – а следовательно, должен быть отнесен к юному поколению русских чиновников, чья карьерная молодость и становление пришлись исключительно на царствование Николая I. Во-вторых, он обладал надлежащим профессиональным опытом, подготовившим его к задачам, с которыми ему пришлось иметь дело на посту министра: на протяжении четверти века он деятельно занимался законодательными и исполнительными проблемами в связи с губернским населением и хозяйством, а также подготовкой административной реформы. В 1836 году он приступил к работе по кодификации законов, в ходе которой имел непосредственное общение с руководившим процессом Сперанским, фактически заложившим фундамент того ведомства, которое Валуеву позже предстояло возглавить. К тому же благодаря работе со Сперанским он познакомился с традицией творческой и критической бюрократической мысли, воплощением которой являлся Михаил Михайлович. Стоит также отметить и многолетнюю службу Валуева в Прибалтике, где он занимал различные приближенные к центру исполнительной власти посты и приобрел ценный опыт в управлении крупной географической областью. Так, с 1845 года он состоял при рижском военном генерал-губернаторе, где большая часть работы осуществлялась без петербуржского посредства, воспитывая тем самым в чиновнике самостоятельность и инициативность – редкие качества для столичных бюрократов старшего поколения [Lincoln 1975: 308–323; Зайончковский 1978: 106–142]. Непосредственное знакомство с немецкими институциями и общественным устройством во время долгой службы в Прибалтике снабдило Валуева своего рода эталонным образцом для сравнения с Россией. Знание же отличной от русской институциональной организации весьма углубило его понимание проблем русской системы, и на протяжении всей своей службы Валуев стремился прояснить связь между европейской историей и событиями современной России.

Помимо этого, до назначения министром внутренних дел Валуев пять лет был гражданским губернатором в Курляндской губернии, а после возглавлял два департамента Министерства государственных имуществ при М. Н. Муравьеве. Проницательное перо[197] и умелое решение служебных задач привлекли к нему внимание влиятельных особ, близких ко двору (вроде великого князя Константина Николаевича, великой княгини Елены Павловны и князя В. А. Долгорукова), и к концу 60-х Валуев стал уже незаменимой фигурой для министерства Муравьева. Все указывало на то, что Валуеву уготовано министерское кресло: к 1859 году он был уже тайным советником (чин III класса), одним из наиболее высокопоставленных чиновников Империи, – редкому директору департамента удавалось достичь подобных высот.

Назначение Валуева министром внутренних дел отражало перемены, произошедшие как внутри русского чиновничества, так в министерском правительстве. Валуев не являлся ни личным другом государя, ни человеком, аффилированным с придворными или высшими министерскими кругами. Пусть в известной мере его назначению и способствовали граф В. Н. Панин, князь Долгоруков, Муравьев и, несомненно, великий князь Константин Николаевич [Валуев 1961, 1: 104], как их рекомендации, так и одобрение Александра проистекали из демонстрируемых Валуевым профессиональных способностей и выражаемых политических воззрений, особенно по крестьянскому и дворянскому вопросам [Starr 1972: 178–179].

При этом Валуев был весьма амбициозен. После отставки в 1858 году А. И. Левшина он вступил в прямое соперничество с Николаем Милютиным за пост товарища министра внутренних дел. И действительно, в марте 1859 года – незадолго до того, как царь наконец уступил просьбам Ланского и назначил Милютина временным товарищем министра, – петербуржские слухи упорно прочили на этот пост именно Валуева. Дневниковые записи 1859–1861 годов нередко выражают его недовольство ролью подчиненного Муравьева в Министерстве государственных имуществ и отсутствием независимости. В январе 1861 года князь Долгоруков способствовал назначению Валуева управляющим делами Комитета министров, а уже в следующие пару месяцев пошли разговоры, что он станет следующим министром то ли финансов, то ли государственных имуществ [Милютина 1899: 59–64; Валуев 1891: 48, 140–152, 273; Валуев 1961, 1: 103].

Назначение Валуева в апреле 1861 года министром внутренних дел с удалением из ведомства Ланского и Милютина было обдуманным шагом Александра навстречу уязвленному освобождением крестьян нобилитету. Сам Ланской прошения об отставке не подавал. Когда освободительное законодательство было должным образом подготовлено, Александр рассудил за лучшее устранить обоих руководителей, прямо ассоциировавшихся с триумфом министерской бюрократии в Редакционных комиссиях. Проведение же процесса освобождения царь был склонен вверить Валуеву, чью кандидатуру поддерживало и дворянство, которому, по сути, было отказано в сколь-нибудь значимом участии в предшествовавшей законотворческой работе. По выражению П. Д. Стремоухова, тогдашнего нижегородского губернского предводителя дворянства (впоследствии занимавшего в валуевском МВД ряд высоких должностей), «назначение Валуева… [явилось] одним из признаков поворота во внутренней нашей политике, в смысле более внимательного отношения к дворянству и к его интересам».

Впрочем, ошибочно полагать, что единственным фактором, определившим назначение Валуева, была его позиция относительно дворянства и освобождения. Предстояла еще гигантская работа по урегулированию отношений между помещиками и крестьянами, а равно и множество прочих кропотливых задач. Репутация Валуева как конструктивного критика существующих государственных и общественных институтов и вместе с тем блестящего и энергичного руководителя, несомненно, оказала влияние на выбор Александра. Особенно учитывая столь близкую ему идею о «преобразованиях сверху», не потерявшую привлекательности и в 1861 году. На первом же приеме Александр объявил своему новому министру о том, что желал бы «порядка и улучшений, которые ни в чем бы не изменили основ правительства»[198]. То есть уже с самого начала Валуев столкнулся с традиционной для его ведомства дилеммой: каким образом следует сочетать «порядок и улучшения», не подрывая при этом «основ» самодержавного правления? Найденное же Валуевым решение данной дилеммы определит всю дальнейшую историю МВД в постосвободительную эпоху.

Подобно Ланскому и Перовскому, Валуев прекрасно осознавал чрезвычайное влияние своего ведомства, позволявшего ему с полным правом участвовать в самодержавной политике. Но министерские обязанности он понимал куда шире простой организации работы МВД и свое положение употреблял для формирования целостной внутренней политики государства. Как-то в беседе с князем Долгоруковым Валуев определил русское самодержавие как «министерскую олигархию», и в роли подобного «олигарха» ему практически не было равных. Он был куда деятельнее Ланского[199] и не дозволял своим помощникам и директорам департаментов проявлять излишнюю инициативу ни в общеполитических вопросах, ни даже во внутриминистерских делах. Валуев стремился запечатлеть свое политическое видение во всем облике МВД, ожидая, что его взгляды разделят и высшие министерские чины. Он был чрезвычайно плодовит на проницательные меморандумы и законопроекты и собственноручно составил множество важных программных документов МВД. На высших министерских должностях в головном ведомстве он желал видеть людей компетентных, верных и политически благонадежных. Собрав под своим началом тихих консерваторов, Валуев радикально переменил всю политическую направленность и облик министерства, еще недавно представлявшегося убежищем прогрессистов в духе Милютина. Да Валуев и не сработался бы со столь активным в слове и деле помощником, каковым являлся Милютин, вне зависимости от его конкретных политических взглядов. Это видно из назначения товарищем министра А. Г. Тройницкого, которому была отведена относительно скромная роль в валуевском министерстве[200]. Что, конечно, отнюдь не означает, что Валуев не прибегал к помощи служащих канцелярии, чиновников для особых поручений или директоров департаментов, – однако же свои обязанности они исполняли в строгом соответствии с политическими взглядами и устремлениями самого Валуева. Он был человеком феноменальной работоспособности, чьи министерские будни, подробно отраженные в дневниках, свидетельствуют о все возраставшей нагрузке, возлагаемой на плечи министров, а равно и об их ключевой роли в функционировании самодержавной системы. Типичный рабочий день Валуева включал заседания Государственного совета, затем Комитета министров, Польского и Кавказского комитетов, а кроме того, целый ряд всевозможных особых совещаний, законотворческих комиссий и тому подобных собраний. Удивительно, как Валуеву вообще удавалось выкроить время, чтобы заниматься внутренними делами еще и самого МВД, так что в этом отношении вклад министерских чиновников трудно переоценить.

Валуев прекрасно понимал, каким могуществом облечена министерская бюрократия: царская власть была ограничена (пусть и не всегда предсказуемым образом) нетривиальностью государственных задач, решение которых требовало чисто бюрократических навыков, а также организационным влиянием министерской олигархии. Валуев считал, что история творится глубинными, безличностными силами, которые после Крымской войны еще более огранили самодержавную власть. По его выражению, царь мог росчерком пера отменить любой закон, но был не в силах хоть на копейку изменить курс рубля на петербуржской бирже[201]. Однако же, будучи министром, Валуев отлично понимал, что без внятной поддержки со стороны царя о вершинах самодержавной политики можно было и не мечтать. Кроме того, существенное значение имела поддержка коллег-министров и прочих влиятельных государственных деятелей. Дневники отражают чуть ли не одержимость Валуева, с одной стороны, царским одобрением деятельности МВД, а с другой – тем, что он расценивал как недальновидность, некомпетентность и недобросовестность высших сановников империи, бок о бок с которыми ему приходилось работать. Если Ланской был всей душой предан делу освобождения и других преобразований, то Валуев применял все свое политическое чутье к спасению самодержавия от угрожающих сломить его внутренних слабостей и внешних сил. Благодаря этому он оказал на будущее МВД куда большее влияние, нежели Ланской.