— А как максимум — уведи на хрен отсюда эту бешеную, и пусть она уберет от меня свою пушку! — рявкает Салим.

Рид запрокидывает голову к Иисусу и провозглашает:

— Боже, если ты существуешь, я верю, что ты нормальный мужик. Пожалуйста, пусть Салима уже кто-нибудь пристрелит. И пошли мне чертова китайца.

Он уже собирается увернуться от пули, пущенной ему в голову одним неправедно гневным католическим священником, как от входа в ризницу раздается бойкое:

— Извините, вам что, нужен китаец? Я наполовину, правда. Но у меня неплохо с кантонским.

Пуля пролетает мимо. В дверях стоит молодой, энергичного — и очень китайского — вида парень.

Есть, оказывается, Бог на этом свете!

Китайский келурахан, или квартал, называется Глодок — шипящее паром хитросплетение улиц с синими навесами и красными фонарями. Глодок — это рынки, которым не хватает места снаружи, и они забираются многочисленными прилавками на первые этажи зданий; это мелкие забегаловки, где ты никогда не уверен в том, что плавает в твоей тарелке; это идущие прямо между деревянных рядов потертые красные драконы; это мешки со специями; это ведущие вглубь переулки, заставленные ящиками.

— Прошу прощения, — начинает Иголка на китайском.

Пожилая дама в цветастой рубашке отвлекается от замачивания грязных корней имбиря в огромном стальном тазу. Иголку пинают в спину, но он даже не оборачивается — только вытирает взмокшие ладони и говорит, скрывая от придирчивого взгляда дамы волнение:

— Я ищу подругу Вонга.

Как и говорится в инструкциях, она отвечает скрипучим голосом:

— Он так ее и не нашел? — От этого комок нервов внутри ослабевает; теперь Иголка волнуется не охренеть как, а просто до ужаса.

— Пока нет, я видел ее только на снимке.

Она смотрит, будто бы не верит, и с подозрением кивает на широкий дверной проем за прилавком, занавешенный грязной красной тканью.

— Входи.