—
Рид переспрашивает абсолютно идиотским тоном:
— В смысле?
— Я, — повторяет епископ. Кажется, ему нравится недоумение на лице бывшего подопечного, — и Карл. В прошлом феврале он прилетел в Джакарту, а четыре месяца назад мы запустили первые печатные станки.
— Вы и Ка… Погодите, вы что, знакомы?
— Очень старые друзья, — кивает Эчизен, поигрывая чашкой и не отрывая от нее взгляда.
— Вы? С Гринбергом? В Джакарте? Прямо под носом Ольбериха Басира? — Рид вытаращивает глаза. — Со всем уважением, ваше преосвященство, вы что, рехнулись?
Подумать только! Печатать деньги! Прямо в городе Картеля Восхода! Храбрость и безрассудство, идиотизм и отсутствие инстинкта самосохранения!
Одно дело — когда этим занимается залетная звезда, а другое — когда ты, крепко обосновавшись в городе и пустив корни, решаешь рискнуть: а не срубит ли эти корни местный лесоруб и не пустит ли тебя на бревнышки для своего дачного домика?
Рид потирает переносицу и неверяще щурится.
— Чтобы такой осторожный человек, как вы, и только ради возможности печатать деньги, которые все равно рано или поздно обнаружат — если не Картель, то правительство… Я не понимаю. — Он взмахивает рукой. — Сколько вы занимаетесь наркобизнесом — двадцать, сорок лет? Он стабилен и приносит отличные бабки. Так на хрена?
— Они безупречные, Эйдан, — снисходительно улыбается Эчизен. — Подделку нельзя обнаружить.
— Да прекратите! Это же чушь!
И тогда епископ делает жест в сторону Лестари. Тот кивает, отворачивается к сейфу и достает оттуда сверток: обычный пакет с пачкой денег, какими с Церковью расплачивались покупатели.
— На, посмотри, — кивает Эчизен.
Рид, не скрывая недоверия, тянется к пакету, потом плюхается обратно на стул и достает пару купюр. Он, конечно, не фальшивомонетчик, но в наличных, особенно в долларах, разбирается — специфика профессии. Салим бы сейчас сказал, что на самом деле его профессия — выводить окружающих из себя, и как же славно, что тут нет Салима.
— Это работа Гринберга? — уточняет он. Епископ кивает, делает знак Лестари, и тот протягивает ему еще одну стодолларовую купюру. — Так, а это настоящие? Ну посмотрим…
И тут же приходится признать: на ощупь они действительно одинаковые. Никакой целлюлозы — только хлопок и лен. Пропорция подобрана настолько близко к оригиналу, что вполне могла бы отличаться только на одну сотую процента. Но на то Гринберг и гений.
Структура бумаги передана так точно, что ни чернила, ни их цвет, ни их состав не выдают никаких отличий между купюрами, сколько бы Рид ни крутил их под насмешливым взглядом Эчизена. Краска ощущается выпукло, цвет будто взят пипеткой, а проведя ногтем по старому доброму старику Бену, Рид ощущает очевидную рельефность. Он практически скребет обе купюры, пытаясь найти хоть что-нибудь, но нет. Одинаковая толщина. Детализация. Окаймление. Серийные номера.
Рид хмурится.