В многочисленных письмах и речах он разъяснял промышленникам, что при его политике профсоюзы станут бессильными, что собственники и управляющие будут полноправными хозяевами своих компаний, что заработная плата не будет расти, что количество рабочих часов будет расширено, а социальные издержки будут резко сокращены.

Так что разразившийся великий экономический кризис усилил полезность Гитлера в глазах все большего числа представителей немецкой промышленной и финансовой элиты, которые ранее игнорировали его. С этого момента из их толстых кошельков потекло гораздо больше денег в партийную кассу НСДАП. Эта все более щедрая финансовая поддержка сделала возможными его первые успехи на выборах. Впервые это произошло в сентябре 1930 года, когда НСДАП резко увеличила свое количество мест в Рейхстаге — с 12 до 107. Информированные наблюдатели в то время сообщали, что такие метаморфозы на выборах для НСДАП и ее превращение в массовую партию были бы невозможны без финансовой поддержки со стороны промышленников, банкиров и других богатых и влиятельных людей. Прорыв на выборах для партии нацистов, как говорится в конфиденциальном докладе французскому правительству, «стал возможным благодаря большой финансовой поддержке со стороны крупных промышленников». Американское посольство в Берлине сообщало в Вашингтон, что «Гитлер несомненно пользуется существенной финансовой поддержкой среди определенных крупных промышленников».

Гитлер получал не только финансовую поддержку от крупного бизнеса Германии. Одним из многих влиятельных людей, которых он привлек на свою сторону, был крупный владелец средств массовой информации Альфред Гугенберг. В его руках находилась почти половина немецкой прессы, ему принадлежала и собственная кинокомпания UFA, которая в кинотеатрах показывала еженедельную «Хронику текущих событий». Гугенберг использовал для создания положительного образа Гитлера и распространения его, чтобы всё большее число немецких граждан начало воспринимать фюрера как уважаемого политика, государственного деятеля и даже будущего канцлера.

Однако некоторые промышленники и банкиры по-прежнему презирали Гитлера как вульгарного выскочку. Они все еще не доверяли его «социалистическим» и «революционным» речам и потому предпочитали консервативных политиков. Но Гитлер смог привлечь на свою сторону также многих из тех, кто сомневался в его идеях, раскрыв истинную программу своей партии на лекции для промышленников 27 января 1932 года в Дюссельдорфе. Он начал ее с отрицания того, что НСДАП выступала в защиту прав рабочих и преследовала социалистические цели. Затем он сказал, что твердо верит в неприкосновенность частной собственности. А потом перешел к объяснению одной из своих любимых тем: авторитарного принципа «подчинения вождю» (Führerprinzip), принципа, который он применял в своей партии — и который его последователи применяли как можно шире в своих компаниях. Он собирался сделать тот же самый принцип применимым и к государству. Как управление компанией нельзя доверить рабочим, говорил Гитлер, так и управление государством не должно быть возложено на народные массы, как это полагается при демократии. Зная, что для его слушателей это было как мед для пчел, Гитлер подчеркивал, что демократия в политике совпадает с общественной собственностью на предприятия, другими словами, с коммунизмом, и, наоборот, частная собственность в экономике, то есть капитализм, соответствует авторитарной политической системе. Гитлер пришел к выводу, что демократическая система Веймарской республики должна была быть заменена диктатурой, чтобы надежный, сильный лидер мог сделать то, что должен был сделать — ради блага промышленности, конечно. Единственный сильный человек в Германии, на которого промышленники могли рассчитывать, — это он сам, утверждал оратор. И Гитлер обещал сделать то, чего ожидали сторонники такой диктатуры и чего они не могли ожидать от Веймарской демократии: истребить марксизм и уничтожить Советский Союз, навязать немецким рабочим железную дисциплину и проводить экономическую политику, которая будет направлена на повышение прибылей. Речь Гитлера произвела огромное впечатление и вызвала настоящее цунами финансовых взносов в его партию[29].

Во многом способствовал тому успеху, которого Гитлер добился среди крупных немецких капиталистов, его антисемитизм. Именно с помощью антисемитизма Гитлер и другие нацистские лидеры прояснили природу такого явления, как так называемый «социализм» НСДАП, для промышленников, предпринимателей и банкиров. «Антикапитализм» гитлеровского национал-социализма не был направлен против немецкого «создающего» капитализма («schaffendes»), а только против еврейского «жадного» капитализма. «Социализм» Гитлера был также и «национал-социализмом», т. е. немецким социализмом, который не имел ничего общего с марксизмом и не имел к нему никакого отношения, который выступал против интернационалистического, международного социализма, «пагубной идеологии», придуманной Марксом, евреем. «Революция», к которой направлял Гитлер, означала бы конец как «еврейского капитализма», так и «еврейского марксистского социализма». Такой революции «творческим» капиталистам, к которым относились крупные немецкие промышленники, было нечего бояться.

Антисемитизм Гитлера — который, кстати, он разделял с бесчисленным множеством других немцев, но также и со многими французами, англичанами и другими европейцами и американцами — показал себя особо полезным, даже незаменимым для него. Он сделал возможным для него быть «социалистом», чтобы пожинать электоральные выгоды без того, чтобы мешать антимарксистам распространять в народе «антикапиталистические» разговоры без ущерба для капиталистов и проповедовать «революцию» среди тех, кто ожидал много хорошего от неопределенных революционных перемен, не пугая тех, кто выступал против революции.

Таким образом Гитлер стал получать все больше и больше финансовых взносов от промышленников и банкиров. В 1932 году французские спецслужбы писали в сотнях сообщений о том, что Гитлер и его партия располагали почти неограниченными финансовыми ресурсами, которые были предоставлены им благодаря «финансовой поддержке крупных промышленников».

Поэтому неудивительно, что выборы, состоявшиеся в июле того же года, увенчались триумфом для НСДАП. Заполучив 230 мест в Рейхстаге, она стала самой крупной партией Германии. Но большинства у нее еще не было, и до поры до времени страной продолжали править хрупкие коалиции центристских партий. Многие влиятельные консервативные личности, среди прочих Франц фон Папен, честолюбивый консерватор-монархист и католический политик из Центристской партии, а также президент Пауль фон Гинденбург, высокопоставленный военный благородного происхождения, который презирал Гитлера как «богемского капрала», продолжали надеяться, что будет возможно не допустить левых к власти без того, чтобы обращаться за помощью к этому вульгарному выскочке.

6 ноября 1932 года, после очередного политического кризиса, снова состоялись выборы. Но вместо того, чтобы завоевать большинство, на этот раз НСДАП понесла тяжелое поражение — партия Гитлера потеряла 34 места, а число поданных за нее голосов снизилось с более чем 37 % до примерно 31 %. Не менее двух миллионов избирателей повернулись к НСДАП спиной! Кроме того, во время выборов партия растратила столько средств, что оказалась по уши в долгах. КПГ, с другой стороны, завоевала 100 мест и почти 17 % голосов, добившись поразительного успеха. В своем дневнике Геббельс сокрушался, что партийная касса была пуста, что НСДАП вот-вот развалится, что он сам и все остальные нацистские боссы пребывали в «глубокой депрессии», и что Гитлер подумал о самоубийстве.

У промышленников и других представителей немецкого истеблишмента зародился страх, что козырная карта в виде Гитлера, которую они до сих пор не решались разыграть, выскользнет из их рук навсегда, что немецкие граждане повернутся спиной к НСДАП в поисках реальных левых социалистических партий, и что для коммунистов следующие выборы могут оказаться еще более успешными. Было похоже на то, что сценарий «судного дня», описанный американским журналистом Хубертом Р. Никербокером осенью 1932 года в статье, опубликованной в престижной либерально-буржуазной газете «Воссише Цайтунг», на самом деле воплотится в жизнь. Никербокер писал: «Если Гитлер не придет к власти, то его сторонники в народе отвернутся от его партии. Они объединятся с коммунистами и с настоящими социалистами из СДПГ. (…) Они свергнут капитализм [в Германии]»[30]. Чтобы предотвратить эти «Сумерки богов», самые могущественные и богатые люди Германии должны были принять срочные меры. И они это сделали, в основном за кулисами.

Через несколько месяцев Гитлер стал главой германского правительства.

Твердое ядро прогитлеровски настроенных богатых и влиятельных людей образовалось из членов клуба под названием Keppler-Kreis («Кружок Кепплера»). Среди них был основатель клуба Вильгельм Кепплер и другие промышленники, такие как Альберт Фоглер из Vereinigte Stahlwerke, и Рудольф Бингель из Siemens, и такие землевладельцы как граф Готфрид фон Бисмарк, и банкиры вроде Эмиля Мейера из Dresdner Bank, Фрица Рейнхарта из Commerzbank и Курта фон Шредера из кельнского Bankhaus J.H. Stein. Еще один банкир, печально известный Яльмар Шахт, который с 1923 по 1930 годы был президентом Рейхсбанка, стал движущей силой этого объединения, цель которого состояла в том, чтобы создать правительство во главе с Гитлером.

После выборов в ноябре 1932 года «Кепплер-Крайс» сделал все возможное для назначения Гитлера президентом Гинденбургом в качестве рейсхканцлера, несмотря на его поражение на выборах. Или, еще точнее, именно из-за этого поражения. Шахт и его друзья считали, что настал момент «сейчас или никогда», потому что с Гитлером все пошло под откос, и, возможно, на следующих выборах он уже был бы полностью выведен из игры. Шли лихорадочные переговоры с фон Папеном. Он долго отказывался им подыгрывать, но все же, наконец, после встречи с Гитлером на кельнской вилле банкира фон Шредера 4 января 1933 года согласился помочь убедить Гинденбурга.

30 января 1933 года президент предложил Гитлеру возглавить коалиционное правительство. В него вошли еще только два нациста, Герман Геринг и Вильгельм Фрик — и не случайно, это были нацистские боссы, имевшие тесные связи с крупным бизнесом. В новом правительстве было большинство видных консервативных политиков, таких как Альфред Гугенберг и фон Папен, который стал вице-канцлером. Предполагалось, что консервативные министры, представители немецкой элиты, будут настоящими правителями, которые и станут определять политический курс, а Гитлер обеспечивал бы поддержку народа. «Мы завербовали Гитлера!» — радовался фон Папен в этот роковой для Германии — и для всего мира! — день.

Такие исторические факты убийственны не только для нацистского мифа о том, что Гитлер, якобы, захватил власть совершенно самостоятельно, но также и для мифа, что он пришел к власти демократическим путем, якобы, потому, что за него проголосовало большинство немецкого народа. Нацисты праздновали захват Гитлером власти демагогическим путем так, как будто это была революция. Но Гитлер был приведен к власти не народом и не ради народа, не через различные массовые народные сходы и демонстрации, сопровождающиеся или не сопровождающиеся насилием, какими обычно характеризуется революция, а, как подчеркивал Герберт Аптекер в своей книге, через интриги контрреволюционной и антидемократической элиты. Элита также воспользовалась в своих интересах правлением Гитлера. Давайте посмотрим, как.

Прежде всего, мы должны отметить, что Гитлер оказался не простой марионеткой, как ожидала элита. Гитлер постепенно избавился от фон Папена и других консервативных господ в своем кабинете и взял всю власть в свои руки и в руки своих однопартийцев. Когда президент Гинденбург умер в 1934 году, Гитлер, кроме канцлера, стал также и президентом, а, следовательно, главой государства — это в высшей степени неконституционный механизм.

Однако никакого протеста со стороны военной верхушки не последовало, и тем самым нацистская диктатура стала фактом. Гитлер вывел немецкий истеблишмент из игры в политике, но во всех остальных областях он оправдал ожидания этой элиты. У нее имелось много причин, чтобы быть довольной тем, что она, как выразился немецкий историк Курт Госсвайлер, выбрала Гитлера и его партию в качестве «идеологического и политического ударного отряда для достижения своих целей».

Прежде всего было покончено с так ненавидимой элитой демократией. Германия теперь была диктатурой, режимом, который стал еще более авторитарным, чем была империя до 1918 года. Не могло больше быть и речи о всеобщем праве голоса, не было даже необходимости голосовать, за исключением случаев проведения референдумов без обязательств. Политические партии страны были распущены, коммунистические и социал-демократические распущены первыми. Их лидеры и многие из их членов, в конечном итоге, оказались, как и все другие политические смутьяны, в концлагерях. Истеблишмент смотрел на все это с одобрением и теперь уже мог мечтать, что Гитлер рано или поздно искоренит революцию и на международном уровне, расправившись с Советским Союзом. О том, что он планировал что-то подобное, он уже объявил между строк в «Майн Кампф», когда писал там о необходимости для немецкого народа заполучить «жизненное пространство» в Восточной Европе.

В социальной сфере демократия тоже закончилась. Профсоюзные объединения были распущены, а забастовки теперь были запрещены. Была снижена заработная плата, продлен рабочий день, а об участии в управлении компанией рабочим нечего было даже мечтать, хотя так было в Веймарской республике. В каждой компании теперь правил тот же принцип, что и в гитлеровском Третьем Рейхе в целом, а именно, Фюрерпринцип, принцип подчинения вождю. То есть, владелец или менеджер компании снова стал полным и абсолютным хозяином в своем бизнесе, получив титул Betriebsführer («вождь предприятия»), и пользовался неограниченной властью над работниками, которые были сведены до уровня безымянной массы — Gefolgschaft («верных последователей»). Промышленники, банкиры и землевладельцы были на седьмом небе от счастья. Но также и католическая и протестантская церкви, потому что для их финансовой выгоды отныне государство вынуждало немцев платить церковные налоги. Гитлер также проводил экономическую политику, которая благоволила к промышленникам и банкирам и вообще к патронату. Он взялся за экономический кризис, который был, по существу, дисбалансом между растущим предложением и недостаточным спросом, при помощи курса, который можно было бы назвать «военным кейнсианством». «Спрос был стимулирован через массовые государственные заказы, особенно на танки, самолеты, грузовики и все виды другого оружия и военной техники. Это было именно то, о чем мечтали крупный бизнес и высшие финансовые круги, потому что это означало рост производства и увеличение прибыли для компаний, таких как «Крупп», «Хехст», «Сименс», ИГ «Фарбен», и кредиты для банков. Поскольку на самом деле у Гитлера не было достаточно средств, чтобы оплатить все эти закупки, он должен был на широкую ногу брать кредиты у таких банков, как Dresdner Bank и Deutsche Bank, которые начисляли за это высокие проценты. Специалисты по экономической истории Третьего Рейха, такие как англичанин Адам Тузе и немец Марк Шперер, описывают ситуацию как «взрыв прибылей». Факты опровергают то, что так любят говорить некоторые историки, напимер, американцы Генри Эшби Тернер, Питер Хейс и другие апологеты притязаний крупного бизнеса Германии, а именно: что Гитлер, якобы, навязал свою волю немецким банкирам и промышленникам с тем, чтобы они любой ценой выполняли его приказы. Если бы это было так, то нацисты не стали бы вежливо обращаться в банки за кредитами, и уж точно им не пришлось бы платить высокие проценты, которые требовали банкиры. Это не Гитлер навязал свою волю крупным компаниям и банкам, это были именно крупные компании и банки, которые получили от нацистского режима то, что хотели. При гитлеровском так называемом «социалистическом» и «анти-капиталистическом» нацизме не процветали ни рабочие, ни другие наемные работники, ни мелкая буржуазия, ни крестьяне, а только капиталисты, крупный бизнес Германии, наряду с их партнерами внутри элиты, например, землевладельцами.

В Третьем Рейхе наметилась тенденция к продолжению экономической концентрации, которая развернулась еще с конца девятнадцатого века.