Завоевание нефтяных месторождений Месопотамии было подлинной причиной вступления англичан в войну в 1914 году. Когда началась война, и Германия и Австро-Венгрия начали военные действия против Сербии и франко-русского дуэта, казалось бы, не было никаких причин для вовлечения Британии в этот конфликт. Правительство в Лондоне столкнулось с болезненной дилеммой: оно должно было выполнять обещания, данные Франции, но в этом случае стало бы явным то, что такие тайные планы были составлены заранее. Однако немецкое нарушение нейтралитета Бельгии обеспечило лондонское правительство идеальным предлогом для начала войны. В действительности же судьба маленькой Бельгии не волновала британских лидеров, по крайней мере до тех пор, пока немцы не попытались бы взять в свои руки Антверпен. В ходе войны Британия и сама не гнушалась тем, что нарушала нейтралитет других стран, к примеру, Китая, Греции и Персии.
Как и все планы, которые строились для подготовки Великой войны, сценарий, разработанный в Лондоне, тоже провалился. Французам и русским не удалось подавить немцев, наоборот. Чтобы помочь Франции избежать поражения, британцам пришлось посылать гораздо больше войск на материк, и там, в течение многих лет войска эти несли гораздо больше потерь, чем предполагалось. А на Ближнем Востоке османская армия — при содействии немецких офицеров — оказалась гораздо более трудным противником, чем ожидалось. Но, несмотря на такие «неудобства», в том числе на британские потери в количестве около трех четвертей миллиона человек, в основном рабочих, все завершилось «хэппи-эндом»: в 1918 году над нефтяными месторождениями в Месопотамии и других странах Ближнего Востока взвился британский флаг.
Совершенно очевидно, что в ходе Первой мировой войны британские власти вовсе не интересовала независимость маленькой Бельгии или уважение к нормам международного права. Ими руководили экономические интересы британского империализма, то есть, на практике, интересы богатых и сильных мира сего, британцев, чьи компании и банки охотились за таким сырьем как нефть. Также совершенно очевидно, что эта война для тех, кто находится у власти в Лондоне, вовсе не была никакой войной за демократию. Завоевав Ближний Восток, британцы вовсе не собирались продвигать там демократию. Они правили оккупированной Палестиной примерно так же, как немцы оккупированной Бельгией. И в Аравии Лондон принимал во внимание только свои собственные интересы и интересы горстки семей, которые действовали как полезные партнеры. Обширные арабские земли были разделены и розданы подобным партнерам, которые основали такие государства, как Саудовская Аравия, государства, которыми им было позволено управлять как личной собственностью. И когда многочисленные месопотамцы мужественно сопротивлялись своим новым британским хозяевам, Черчилль сбросил на их головы массу бомб, включая бомбы с ядовитым газом.
В преддверии начала Великой войны, таким образом, во всех империалистических странах были промышленники, банкиры и аристократы, которые выступали за «военный экономический экспансионизм». Однако многие капиталисты видели и отрицательные последствия войны и вовсе не были ее «поджигателями», как заметил британский прогрессивный историк Эрик Хобсбаум. Это замечание, однако, тут же было использовано его коллегой — консервативным историком Найлом Фергюсоном, чтобы заявить, что экономические интересы, якобы, не сыграли никакой роли в развязывании Великой войны. Большинство промышленников и банкиров, включая самых воинственных из них, конечно, понимали, что война принесет также и неприятности. Но, будучи членами элиты, они имели основания полагать, что все эти беды в значительной степени постигнут других, в первую очередь, рядовых солдат, крестьян и рабочих, на долю которых традиционно оставляют убивать и быть убитыми. Это было не в счет, когда речь шла о перспективах захвата колоний, рынков сбыта, сырья и дешевой рабочей силы — того, о чем только и идет речь при империализме.
Гипотеза Фергюсона о том, что капиталисты предпочитали мир войне, кроме того, отражает двоичный, черно-белый образ мышления, а именно: предположение что мир — это альтернатива войне и наоборот. Однако реальность гораздо сложнее. Была и еще одна альтернатива миру — революция. И эта альтернатива была в глазах большинства капиталистов и других буржуазных и аристократических членов элиты гораздо хуже войны. Дворянство и буржуазия были одержимы страхом перед революцией после событий 1848 и 1871 годов, когда революционный потенциал пролетариата исчерпывающе продемонстрировал себя. А тем временем рабочие партии, которые придерживались революционного социализма Карла Маркса, пользовались все большей популярностью и становились все более влиятельными. Годы перед началом войны стали свидетелями революций (в России в 1905 году и Китае в 1911-м) и многочисленных забастовок, демонстраций и беспорядков в Европе, которые казались предвестниками революционной «гибели богов».
В этом контексте элита рассматривала войну как сильное противоядие против революции.
В годы, предшествовавшие 1914 году, многие представители буржуазии и аристократы ощущали, что они являются свидетелями борьбы между войной и революцией, которая может разразиться в любой момент. Кто из них двоих победит? Те, кто боялся революции, поддерживали войну. С революцией вместо мира, в качестве альтернативы войне, даже самые миролюбивые капиталисты выступали за войну. А поскольку они боялись, что революция вспыхнет еще до войны, капиталисты (и буржуазные и аристократические представители элиты в целом) надеялись, что война начнется как можно скорее. Поэтому они с энтузиазмом приветствовали начало войны летом 1914 года в качестве события, освобождавшего их от невыносимого напряжения и революционной опасности.
Капитализм в его империалистической форме был, несомненно, ответственен за многие колониальные войны до 1914 года, а также и за Великую войну, разразившуюся в 1914 году. Уже в то время многие люди хорошо это понимали. «Капитализм несет в себе войну, как туча несет в себе грозу», — говорил французский социалистический лидер Жан Жорес в 1895 году. Жорес был откровенным антикапиталистом, но даже представители буржуазно-дворянской элиты знали слишком хорошо, что войны были связаны с экономическими интересами. Они и не скрывали этого. Например, генерал Дуглас Хейг, главнокомандующий британскими войсками с 1915 года и до конца войны, заявил, что «он не стыдился войн, которые нам пришлось вести, чтобы открыть рынки всего мира для наших торговцев».
Таким образом, именно развитие империалистической формы капитализма «непреодолимо подталкивало мир к конфликтам и войнам», — как писал Эрик Хобсбаум. То, что многочисленные отдельные промышленники и банкиры выбрали мир, а не войну, в конечном счете имеет очень небольшое значение или вообще не имеет никакого значения, и уж точно не позволяет нам сделать вывод, что к мировой войне привел не капитализм[18].
Именно империалистические амбиции ответственны также и за то, что война, разразившаяся в 1914 году, — по существу, европейский конфликт — переросла в войну мировую. Мы не должны забывать, что она шла не только в Европе, но и в Азии и Африке, что великие империалистические державы набросились друг на друга, как стервятники в их колониальных владениях в Африке, на Ближнем Востоке и даже в Китае. В конце концов, победители в Версале жадно разделят между собой не только ничтожные трофеи — немецкие бывшие колонии, но и, в частности, те районы Ближнего Востока, которые ранее находились под властью Османской империи.
Давайте посмотрим на роль Японии в этой Великой войне. С победой над Китаем в 1894–1895 годах — что превратило Корею в японскую колонию — и над Россией в 1905 году Страна восходящего солнца стала империалистической державой и единственным незападным членом эксклюзивного клуба великих империалистов. Так же, как и все остальные империалистические сверхдержавы, Япония теперь тоже стремились к завоеванию новых областей в качестве колоний или протекторатов с тем, чтобы таким образом приобрести для своей промышленности сырье, дешевую рабочую силу и рынки сбыта, для того, чтобы укрепить свои позиции перед лицом конкуренции.
Война, разразившаяся в Европе в 1914 году, стала поворотным пунктом и золотой возможностью для Токио. 23 сентября того же года Япония объявила войну Германии. Единственная причина этого заключалась в том, что Япония положила глаз на немецкие концессии в Китае и на германские островные колонии в северной части Тихого океана. Таким образом, в случае Японии также очевидно, что эта страна пошла на войну для достижения своих империалистических целей.
Великая война была порождением империализма и, в конечном счете, была направлена на получение прибыли для крупных корпораций и банков. Именно под их покровительством и в их интересах начал разворачиваться империализм. В этом отношении война их не подкачала. Она стала катастрофой для миллионов людей, для пролетариата, для народных масс, которым она не принесла ничего, кроме смерти и несчастий. Но для промышленников и банкиров каждой воюющей страны (да и нейтральных стран, таких как США до 1917 года) война стала своего рода рогом изобилия невиданных доселе заказов и прибылей. Война 1914–1918 годов была промышленным конфликтом, в котором решающую роль играли современные виды оружия, такие как минометы, пулеметы, отравляющие газы, огнеметы, танки, самолеты, колючая проволока и подводные лодки. Эти типы боевого оружия производились в массовом масштабе на заводах промышленников и приносили им непомерные прибыли, на которые, к тому же, в большинстве стран налоговое бремя было минимальным. Рентабельность можно было также повысить за счет того, что во всех воюющих странах заработная плата (но не цены!) снизилась, рабочий день стал более длинным, забастовки были запрещены, потому что преимущественно реформистские профсоюзы к началу войны самоустранились. Самым известным производителем оружия был Крупп, немецкий производитель пушек, в том числе печально известной «Толстой Берты». Во Франции торговцы смертью занимались «золотым бизнесом», например, компания мсье Шнайдера, также известного как французский Крупп, испытала
Государственные заказы на военную технику означали огромные прибыли, это относится не только к промышленникам, но и к банкирам, к которым воюющие государства начали обращаться за невиданными суммами займов, необходимых им для того, чтобы совершать подобные покупки. В Соединенных Штатах компания Дж. Пи Моргана, также известная как «Дом Моргана», стала самым большим выгодополучателем. Морган не только брал высокие проценты по кредитам с англичан и их союзников, но и получал комиссионные за британские покупки у таких связанным с Морганом американских компаний как Дюпон и Ремингтон. В начале 1917 года, после революции в России, были опасения, что Великобритания могла потерпеть поражение в войне, что привело бы к тому, что британцы не смогли выплатить свой военный долг. Вот почему лобби с Уолл-стрит, возглавляемое Морганом, успешно надавило на президента Вудро Вильсона, чтобы он объявил войну Германии с целью спасения британцев и тем самым предотвращения финансовой катастрофы для банков. Этот случай также иллюстрирует, что Первая мировая война в большой степени и, возможно, даже в первую очередь определялась экономическими факторам, что она была результатом империализма.
Конфликт принес промышленникам и банкирам еще и другие существенные преимущества. Во всех воюющих странах война усилила и ускорила тенденцию к гигантизму и возникновению и развитию монополий, — другими словами, уже происходившего возвышения относительно небольшой группы элиты гигантских компаний и банков. Именно эти гиганты извлекали основную выгоду из госзаказов на оружие и другие материалы. Малые предприятия почти не пользовались преимуществами войны. Слишком многие из них потеряли либо своих сотрудников, либо своих поставщиков, либо своих клиентов. Они получали все меньше и меньше прибыли и в конце концов исчезали со сцены.
В этом смысле верно, что, как указал Найл Фергюсон, во время войны средняя прибыль компаний была не особенно высока. Но прибыли крупных корпораций и банков, капиталистических актеров, которые играли ведущую роль со времен создания монополистического капитализма и империализма, были значительными, что признает и сам Фергюсон.
Классовый конфликт — это сложное, многогранное явление, как подчеркивал в своей книге о классовой борьбе философ и историк итальянского происхождения Доменико Лосурдо. Это не просто двусторонний конфликт между капиталом и трудом, он отражает и противоречия между буржуазией и дворянством, и между промышленниками разных стран, и между метрополиями и колониями, а также между фракциями внутри промышленной буржуазии, например, между крупными и мелкими производителями, между большим бизнесом и малым бизнесом, между крупной буржуазией и мелкой буржуазией.
Империализм был и остается капитализмом крупных сил, и именно он привел к Великой войне. Поэтому не случайно, что Великая война тоже отдавала предпочтение крупным капиталистам перед мелкими.
Великая война благоприятствовала также верхушке буржуазии, господам от промышленности и банковского дела, по сравнению с их партнером внутри элиты — землевладельческой знатью. У знати тоже были свои большие ожидания, и поэтому она не хотела войны. Но эта война оказалась не тем старомодным конфликтом, которого ожидало дворянство, и в котором ведущую роль играла бы их любимая кавалерия и холодное оружие. Эта война была, как писал шведский историк Петер Энглунд, «экономическим соревнованием, войной между фабриками». В ходе войны владельцы предприятий и банков стали играть все более важную роль в правительствах и в государственной бюрократии. Таким образом, они преуспели, помимо своего богатства, и в приобретении политической власти в ущерб аристократам. До войны высшие слои буржуазии все еще оставались почти везде младшим партнером дворянства внутри элиты, но война перевернула все с ног на голову.
В конце концов, дворянство стало младшим партнером промышленной и финансовой крупной буржуазии.