И здесь война, по преимуществу мужское занятие, казалось, могла предложить решение проблемы.

На самом деле, дела у элиты все еще обстояли замечательно, просто-таки превосходно. Для истеблишмента это время действительно было прекрасной эпохой, золотым веком. Хотя им приходилось пойти на демократические уступки, буржуазия и (особенно) дворянство все еще прочно сидели в седле власти. Еще почти нигде не было настоящей демократии в смысле политического участия и социального обеспечения для плебеев.

В то же время элита чувствовала себя осажденной со всех сторон и жила в полном страхе перед революционной опасностью. Но насколько велика была эта опасность в реальности? Разразится революция завтра, или, может быть, ее не будет вообще никогда?

Ситуация была неясной и неопределенной, напряжение — невыносимым. Уступки не были решением проблемы, уступок и без того уже было сделано слишком много. Нужно было твердое средство, радикальное и окончательное решение всех проблем. И этим решением была война, Великая альтернатива революции, как показал ход истории со времен Французской революции, и о чем во весь голос вещали многие интеллектуалы.

По всей Европе элита чувствовала, что идет соревнование между войной и революцией. Исход этой гонки должен будет очень скоро решиться. Когда именно, никто не знал, да и чем все это кончится, тоже. Но можно было с уверенностью сказать, что революция означала конец власти, богатства и привилегий дворянства и буржуазии — крах их мира, «конец цивилизации».

Война, с другой стороны, была бы концом революции, таким образом, сохранился бы установленный порядок. Так что элита надеялась на успех войны и боролась за то, чтобы она скоро началась. Потому что пока она не начнется, опасность внезапной революции сохранялась. А сколько еще можно позволить себе ждать освобождающую войну?

Поэтому европейские правители с нетерпением ждали возможности ее начать. В Германии армейское руководство уже некоторое время вынашивало идею ведения «упреждающей войны» против Франции и России. Этот план возник, когда Россия ослабла в результате конфликта с Японией и революции 1905 года, но, в конце концов, от него отказались. Было осознание того, что для такой войны необходим предлог. В 1911 году произошел дипломатический конфликт, так называемый Второй Марокканский кризис, также известный как Агадирский кризис, давший маньякам войны в Берлине и Париже прекрасную возможность выхватить меч из ножен. Но политические лидеры, включая императора Вильгельма II, в последнюю минуту струсили. Как мы могли упустить такую замечательную возможность, сокрушались немецкие лидеры через год, когда состоялась крупная победа социал-демократов на выборах в Рейхстаг, которая, по всей видимости, привела страну на край революционной пропасти. Следующую возможность, какой бы тривиальной она ни была, нельзя упускать, решили в Берлине. В других столицах думали в том же духе.

В конце концов, необходимым предлогом для войны послужил относительно незначительный инцидент — убийство наследника австро-венгерского престола в Сараеве 28 июня 1914 года. Теракт в Сараеве, конечно, не был причиной войны, которая «вспыхнула» тогда, или, вернее сказать, была развязана. Такие нападения уже случались раньше, например, в 1881, 1894, 1898 и 1901 годах, когда были убиты, соответственно, русский царь, французский президент, австро-венгерский император и американский президент. Никто не начинал войну из-за этих убийств.

Нападение в Сараеве ничем особым от них не отличалось. Это было, правда, кровавое и сенсационное событие, но в Европе к подобным покушениям привыкли давным-давно. Тем не менее, на этот раз нападение давало идеальный повод развязать войну — повод, которого европейские элиты давно ждали.

Великая война не разразилась неожиданно. Правительства дворянства и высшей буржуазии, которые тогда оставались у власти в Европе, вовсе не были похожи на лунатиков, застигнутых войной, как намекало название книги австралийского историка Кристофера Кларка, «Лунатики: как Европа вступила в войну в 1914 году». Они шли на войну с ясной головой и с открытыми глазами, хорошо подготовленные и уверенные в себе, и, прежде всего, испытывали облегчение от того, что война «предотвратила революцию».

Дворянство, духовенство и буржуазия приветствовали начало войны летом 1914 года с большим энтузиазмом. Фотографии, отражающие этот энтузиазм, были в основном сделаны в лучших кварталах больших городов, например, вдоль бульвара Унтер ден Линден в Берлине. Ликующие люди, которые запечатлены на этих фотографиях, — дамы в больших шляпах и аккуратно одетые джентльмены — очевидно, принадлежали к высшей и в меньшей степени к мелкой буржуазии. Но большинство людей, особенно рабочие, пришли в ужас, когда услышали новости о войне. Большинство рабочих и крестьян не были воинственными по своей природе, как и значительная часть мелкой буржуазии. Они не разделяли иллюзий элиты о войне и слишком хорошо понимали, что именно им придется нести на своих плечах ее последствия. Крестьяне из Франции и России не проявляли ни малейшего энтузиазма, в лучшем случае подавленность. Для них было ужасным стать мобилизованными и оставить женщин и стариков одних как раз тогда, когда надо было собирать урожай. Преобладали меланхолия и недовольство также и в рабочих кварталах больших городов. Но в деревнях и в рабочих кварталах никто не делал фотографий, которые правительства потом предъявляли миру. В то же время простой человек не отказывался идти на войну. Он уходил послушно, покорно, убеждая себя в том, что его «начальники» были правы, когда уверяли его, что война скоро закончится, а потом все будет лучше.

Элита была полна энтузиазма, потому что считала, что война будет триумфальным крестовым походом против революции и против демократии, скачком назад, в «старые добрые» времена. Таков был их план. Но, как и все планы, сделанные в ходе подготовки к войне, например, знаменитый план Шлиффена[14], он в конце концов потерпит неудачу, несмотря на первоначальные успехи. В воюющих странах социалистические партии отказались от своих революционных и интернационалистских идеалов, парламенты были распущены или отодвинуты на второй план, и были установлены более или менее диктаторские и даже тоталитарные режимы, забастовки были запрещены, рабочее время продлено, а также начали преследовать пацифистов и других «подрывных элементов».

Но Великая война привела к небывалому числу погибших и постоянно обостряющейся нищете. Вот так и свершилась, наконец, великая и успешная революция 1917 года в России. Чтобы избежать подобной революции, элита многих других стран в конце войны была вынуждена провести демократические реформы в политической и социальной сфере, например, всеобщее избирательное право и восьмичасовой рабочий день.

То, что война сможет предотвратить революцию и демократию, было, используя название классического фильма 1937 года о Первой мировой войне, «Великой иллюзией».