Солдаты от нечего делать слонялись по лагерю, травили свои милитаристские байки, беззлобно подначивали друг друга.

— А скажи, Рабинович… — завёл Егоров, подмигивая товарищам через голову собеседника.

— Я не Рабинович, я Рябинович! — взвился тот. Обе версии — с учётом говора и дикции — звучали приблизительно одинаково.

— Как-как?

— Рябинович! Это белорусская фамилия — от слова «рябина».

— Э… «рабина»?

— Рябина — это у нас растёт такое дерево, а не то, что ты подумал.

— А что я подумал?

— Не знаю, что ты подумал, но «Рябинович» говорится через «я».

— Но, по-моему, звука «я» в этой фамилии нет…

— Да ты уши прочисть! Как это нет?

— Ну послушай: «Ра-би-но-вич»: где же тут «я»?

— Я не Рабинович, я Рябинович!.. — и так далее по кругу.

В солдатских сообществах, как уже приходилось наблюдать иным наблюдательным культурологам, часто закрепляются такие способы шутливого времяпрепровождения, которые никогда не наскучивают игрокам, воспроизводятся без устали при всяком удобном случае.

Тот же диалог с Рябиновичем — но только в исполнении Мамедова из третьей машины — Веселин Панайотов слышал ещё во дворе замка Брянск, перед погрузкой экспедиции в БТРы. Оттуда ему и запомнилась фамилия «Рябинович» с подробностями её белорусского произношения.

Впрочем, глядя на внешний облик Рябиновича — чернявого парня с характерным еврейским носом — всякую Белоруссию в один момент забываешь. Кажется, что это он сам, упорствуя в сомнительной версии широко известной фамилии, провоцирует Мамедова, Егорова и кто там ещё готов за компанию посмеяться.

От зрелища солдатского дуракаваляния Панайотову без перехода пришлось обратиться к картине самого злобного сарказма — на уровне высшего здешнего начальства.

Задержавшись у кучки рядовых, что подтрунивали над Рябиновичем, Веселин даже не заметил, как мимо него прошагал полковник, а вот попавшегося навстречу польского профессора проигнорировать не смог.

— Добрый день, — неловко поздоровался он, чуть не вжимаясь в берёзовый ствол. Пан только лишь взглядом показал, что его заметил. И взглядом — не очень-то милостивым.

Кшиштоф Щепаньски, как видно было по лицу, всё придерживал, берёг убийственные доводы к возвращению третьего БТРа, но наступил полдень следующего дня, а ожидание становилось всё более унизительным. Видано ли: начальника экспедиции и в грош не ставят, когда захотят, тогда и приедут…Уж кто-кто, а пан Щепаньски такого отношения ни от кого не терпел. И впредь учиться терпению явно не намерен — таков уж его тип решения вопросов.