— Не знаю… Операционная там, конечно, есть…
Вот и ответ. «Момент истины». Багров усмехнулся с грустным облегчением. «Не знаю» в сочетании с такой гримасой на лице медика недвусмысленно означает «никак нет». Так и копья ломать нечего, если шансов у раненого учёного никаких. Везти его куда-то — не везти… К чему лишние мучения?
Горан Бегич тоже услышал главное. Он вскочил на ноги, принялся суетливо ходить взад-вперёд по грязной дебрянской дороге, потом скрылся за БТРом. А прежде, чем скрылся, воровато оглянулся, причём его рука метнулась к уху.
Звонит, понял раненый капитан. У парня есть телефонная связь с начальством экспедиции. Ловко! Так чего ж до сих пор… Какого же!..
Когда встревоженный близнец тяжёлого трёхсотого вернулся из-за бронемашины, Багров огорошил его прямым вопросом:
— Скажите, Горан, у вас ведь есть возможность связаться с БТРом, в котором едет пан Кшиштоф?
Вопрос был почти риторическим, но ушлый словенец — ну надо же — стал возражать.
— Нет, у меня никак не есть такая возможность! — сверкнул этнокартограф искренним взглядом, не ведающим фальши. А в речь его вернулась принуждённость и неверность в построении фраз.
— Скажите, Горан, — спросил капитан Багров, с трудом привставая над туристическим ковриком, на который его уложили, — у вас ведь есть возможность связаться с БТРом, в котором едет пан Кшиштоф?
Ну ничего себе вопросец! Горан не имел времени обдумать ответ, и потому произнёс первое, что возникло на языке, хорошо натренированном выкручиваться и лгать.
— Нет, у меня никак не есть такая возможность! — сказал и сам ужаснулся. Может, он сейчас подписал смертный приговор брату. Капитан Багров нуждается в мобильной связи, чтобы известить полковника. Не поставит Снегова в известность — не поедет спасать Зорана. Ведь ясно же, как днём!
Если брат теперь погибнет, Горан этого себе никогда не простит. Да и переживёт ли? Ведь это брат! Это всё равно как ты сам под другим именем.
Но сказанного не вернёшь. Горан скрыл свой тайный телефон — и теперь не сможет его обнаружить. Значит, и сам не сможет по мере надобности перезванивать Грдличке. Ведь раз капитан его заподозрил, будет теперь начеку, чтобы уличить.
Надо было признаться. Что бы ни говорил пан Щепаньски перед экспедицией, что бы он ни сказал потом, а всё же брат — всегда ближе и важнее начальника. Или уже нет?
Может, признаться ещё не поздно. Нет, поздно. Ведь одно дело просто сознаться, что у тебя есть телефон, а другое — объяснять, зачем тебе взбрело скрывать его от русских военных. Кто скрывает телефоны — тот уже не просто учёный. Он шпион. А к шпионам отношение особое. И если ты шпион, то и брат твой шпион, а зачем тогда военным этого брата-шпиона торопиться спасать?
Как ни пойди, кругом шах и мат. И кто поверит, что в мире нет предопределения?
С чего начался этот узел, из которого нет сил выбраться? С дурацкого ответа раненому капитану? Нет, раньше. С идиотского «геройства» вдвоём с братом на броне? Никто не подозревал свинью в такой прыгучести — это да. Но узел завязался раньше свиньи. БТРы впереди встретились с мамонтом и перестраховщик Грдличка позвонил предупредить. Всё по тому же дурацкому телефону, будь он трижды неладен…
Размышляя, Горан тревожно тискал в кулаке незаметную гарнитуру, пока она не издала жалобный хруст. Опять доигрался! Ну что ты будешь делать? Теперь даже если обманешь бдительность Багрова и его солдат — иди пойми, удастся ли в следующем разговоре с Грдличкой хоть что-нибудь услышать. Хотя…
О, осенила Бегича блестящая мысль, можно притвориться, будто гарнитура сломана чуть раньше. И тогда — всё списать на полоумную свинью. Животина-то умерла, она теперь будет не против…
Но опять Горан упустил главное: жизнь горемычного брата. Что с ним такое сегодня деется? Ясно что: паника! Паника? Паника!!! Нет, так нельзя, пора успокоиться. Успокоиться! Успокоиться, чертей тебе в кашу!!!