Чешские антропологи в такое не верят. Они доверяют объективным измерениям — в пику субъективистским измышлениям господ-этнографов, поражённых бациллами феноменологии, экзистенциализма и прочей метафизики, тянущей нас — одним словом, к регрессу.

Вот борьба за существование — это то, что реально сделало сильнее мутантскую популяцию. В результате мутации рождались самые разные люди: некоторые намного слабее, некоторые сильнее нормальных. Слабых отсеял естественный отбор в ходе жёсткой внутривидовой борьбы — да, с каннибализмом и прочими прелестями. Но не вступи мутанты в эту борьбу — не выжили бы из них сильнейшие, не стали бы они высшей расой по отношению к человеку. Вот в чём надо искать истоки силы мутантов и их правителей, а вовсе не в архаичных посвятительных обрядах.

— А нельзя ли эту инициацию… как-нибудь обойти?

— К сожалению, нет. Даже если бы мутанты согласились — есть ещё Залман Супскис. Уж он-то проследит, чтобы всё прошло честно.

Да, этот проследит. В профессоре Щепаньски он видит соперника — и не успокоится, пока не уложит на обе лопатки. Подленький типчик.

— Кстати, а то, что нескольких человек из нашей экспедиции арестовали парни в балаклавах — не Супскиса ли проделки?

— Не совсем, — возразил пан Кшиштоф, — я тоже был в курсе. И именно я определил их персональный состав. По тому основанию, можно ли их молчанию доверять, — профессор нахмурился. — Впрочем, наши люди находятся в безопасном месте. За последнее я ручаюсь. Как начальник экспедиции.

Ну вот, подумал Хомак, половина экспедиции в безопасном месте, один сошёл с ума, одному предстоит опасное для жизни посвятительное испытание. А пан Кшиштоф продолжает, как ни в чём не бывало, начальствовать над экспедицией — и даже за что-то ручаться.

Мечтатель, однако.

О том, что инициация правителя Столичной Елани представляет собой поединок, да ещё с тремя соперниками в течение трёх ночей, пан Щепаньски благоразумно умолчал. Братислав — парень крепкий, может и выдержит. Но коли узнает заранее — откажется, как пить дать. А кому надо, чтобы наш претендент на власть над Еланью отказался от борьбы? Супскису, понятное дело. И Прыщу его дегенеративному.

Пусть Хомак только ввяжется в посвятительный ритуал — тогда ему точно не соскочить. А до того, как началось посвящение — может ещё передумать, встать и уйти. По мутантской традиции, имеет такое право. Хорошо, сам Хомак не знает, какие права он среди мутантов имеет, а какие нет. Иначе — того и гляди, обрадует мерзавца Супскиса.

Пока же пан Кшиштоф поведал наивному преемнику Дыры единственное: посвящение состоится на торжественной арене, которая находится в Мамонтовой яме в дальнем углу огороженного частоколом центра Столичной Елани.

— В яме? — с подозрением переспросил Хомак.

— В особой яме! — поправил его хитроумный пан.

В общем-то, всё верно сказал. Конечно же, яма особая. По сути — главная в Столичной Елани. Главнее нет, а наравне с нею ценятся лишь два здания: Председательский дом и Еланская мутантская школа. Конечно, они — здания, а она — всего лишь яма, но тут уж дело вкуса и живого чувства истории. Важнейшие события в жизни селения традиционно определяются в яме. Не в здании.

— А как же мы попадём в эту яму?

— Ты попадёшь, — уточнил пан Щепаньски, — там ступеньки. Сумеешь спуститься по ступенькам вниз?

— Думаю, да…

Вот когда Братислав достигнет дна ямы, пан Кшиштоф с облегчением вздохнёт. До тех пор убийцу Дыры никто не сочтёт официальным претендентом на её председательский пост.

Вечер подкрался незаметно.