— Хома Брут — это я! — вскричал Братислав Хомак. — Это сокращение моего имени! Моего, а не, к примеру, вашего!

— Кто готов оспорить слова претендента? — поинтересовался Супскис.

— Я! — раздался громкий голос.

Пан Кшиштоф присмотрелся к мутанту, который решил бросить вызов Хомаку — и узнал Вертизада. Того самого бессовестного гея-мутанта, который ночной порой посетил в Березани Вацлава Клавичека. Помнится, его голову Дыра выменяла Пердуну на голову Сопли.

Пердун Соплю теперь наверняка обезглавил, а вот Дыра насильника Вертизада не успела казнить. Слишком рано сама умерла. Многое не свершила.

— Это ты, Вертизад? — задал ритуальный вопрос Прыщ.

— Да, это я, — ответствовал тот, — и это именно я убил Дыру, а вовсе не самозванец Хома Брут. Я убил её первым, — Вертизад осклабился, — чтобы она не убила меня. Наша Дыра, признаться, была такая дыра…

— Зачем она хотела тебя убить? — строго спросил пан Щепаньски.

— Затем, что я осеменил одного из твоих людей! — расхохотался ему в лицо гей-мутант. — А парень не выдержал и всем похвастался!..

— Хорошо! — провозгласил Супскис. — Вас рассудит поединок.

При этих словах лицо Братислава глубоко внизу заметно побледнело и вытянулось. Настолько заметно, что среди мутантов-зрителей раздались озорные смешки.

Развязной гейской походкой Вертизад стал спускаться по лестнице на дно ямы-арены. На середине пути он сделал непристойный жест и, паясничая, прокричал Братиславу Хомаку:

— Иди сюда! Я тебя осеменю!

Грянул дружный хохот мутантов, которые только что посмеивались над цветом лица щепаньского претендента. Идея осеменения носила явно издевательский характер — и не могла их не воодушевить. Ничто так не сплачивает мутантские ряды, как воля над кем-то поизмываться.

В ожидании соперника Хомак тупо стоял на дне ямы, но тут вдруг задёргался. По всему, осознал, что всё серьёзно, что спускаются к нему не для словесной перепалки.

— Оружие! — закричал пан Щепаньски. — Понадобится оружие!

Хомак поднял на него непонятливое лицо. Совсем растерялся на гладиаторской арене, кабинетный певец борьбы за существование.

Пан Кшиштоф ещё раз крикнул: выбирай, мол, оружие, пока не поздно. Братислав заметался, в панике чуть не поскользнулся на клеёнке, вновь остановился, переводя дух.

— Здесь ничего нет! — он развёл руками, стоя прямо над широкой клеёнкой, под которой даже с высоты угадывались древки копий, лезвия длинных ножей, топорища секир.

— Холодное оружие! — закричал пан Кшиштоф. — Под клеёнкой!