Сутки блуждания неизвестно где, вдали от остальной экспедиции — виданное ли дело?
Теперь они в негодовании обращались к Багрову, а тот — какова ирония — вежливо отказывался понимать их косноязычные речи.
После ночной разгрузки ящиков БТР вызывал у Веселина ассоциацию с разношенной обувью. Теснота ушла. Все солдаты при желании теперь могли бы легко разместиться внутри машины. Задним-то числом стало понятно, отчего они в большинстве загорали на броне: их места занимали товары для «мьютхантеров».
А накануне-то Панайотову и невдомёк было, что БТР слегка перегружен. Думал, так и надо. Вот стыдобище: и этот горе-этнограф собирается наблюдать за особенностями мутантского быта!
Наутро разговор с Милорадовичем всё же возобновился, и — вовсе не по инициативе профессора. Веселин сам не вынес недосказанности и обратился к старому сербу, едва тот продрал глаза. То есть — поздним утром, когда солнце уже просвечивало размытым пятном сквозь тяжёлые низкие тучи, заглядывая даже в люки БТРа над их головами.
— Я думал ночью над вашими словами, — признал Панайотов.
Ратко Милорадович ободряюще улыбнулся. Славомир Костич — ещё один сербский учёный — вопросительно поглядел на ночных спорщиков и вздохнул, будто бы сожалея, что проспал интересный обмен мнениями.
— О чём вы говорили, если не секрет? — поинтересовался Костич.
— О двух вещах. О «мьютхантерах» и о наших научных целях, — ввёл его в курс Веселин.
— И к чему пришли? — задал вопрос Милорадович, проявляя в тоне куда как меньшее любопытство по сравнению с Костичем.
— Не могу не согласиться, что научные задачи нашей экспедиции… Ну, не то, чтобы не серьёзны. Они просто принесены в жертву, — Веселин сокрушённо развёл руками.
— В жертву кому? Или чему? — тут же ухватился за произнесённое этнолингвист. Его интерес прямо-таки вспыхнул и сосредоточился на подтексте. Въедливый старичок. Не успокоится, пока не превратит любое сообщение в ясное до мелочей. А сам-то — изъясняется намёками.
— Вненаучным целям! — как ни хотелось Веселину ответить уклончиво, а вышло довольно-таки прямолинейно. Или его слишком однозначно поняли Милорадович и Костич? Скорее, второе.
Сербы согласно закивали. Мол, им-то ясно, чьи цели подразумаваются: господина начальника экспедиции. Что его интерес к мутантам далеко не познавательный, это видно сразу. Какова культура мутантов, пану Кшиштофу даже не важно; ему только принципиально, чтобы эта культура была. Ею многоуважаемый пан кормится.
— Вы хотите сказать, что наша этнографическая экспедиция — лишь ширма, которая прикрывает какие-то другие дела пана Щепаньского? — ну вот, Милорадович снова всё истолковал с опасной точностью.
— Может, имеете предположение, какие именно? — ввернул Костич.
— Политика, конечно, — нехотя ответил Веселин. Негоже обсуждать начальника за его спиной, каким бы политиканом он ни был.
— «Политика», говорите? — усмехнулся Костич. — Ну да, думаю, и она тоже. Где политика, там и пропаганда, а за ними скрывается что-то ещё. Угадаете ли, коллега Веселин?
— Думаю, разведка, — неожиданно для себя ляпнул Панайотов. Как-то сгоряча, не подумавши. Веселин тут же обругал себя наивным болтуном, которому из-за длинного языка светят заслуженные неприятности.
— Браво! — тут же произнёс Костич. И что он имел в виду? Чему браво: смелости, или же глупости — вот как стоит вопрос. Да и не в оценке Костича дело: как бы ни аплодировал старик твоему промаху, это — промах.