– Ты, когда это успел набедокурить, Хоттабыч? – Поинтересовался он между делом. – Болдырь так просто никого гавно разгребать не посылает! Для этого надо основательно так «залететь».
– Похоже, Николай Богданович, что у нас ним любовь с первого взгляда, – хохотнул я, примериваясь, как бы половчее перехватить инструмент.
– Оно и видно! – весело подмигнул мне начхоз. – Слушай, а давай я с ним поговорю, – предложил он. – Вроде Болдырь раньше нормальным мужиком был… Но это же ни в какие ворота! Да и неправильно это… А если упрется – хрен больше от меня дождется добряков! И руки я ему больше не подам!
Глава 26
Я пожал протянутую руку начхоза:
– Да не заморачивайся ты, Николай Богданович! Мы пскопские, мы прорвемся[62]!
– А ты чего, Хоттабыч, из Скобарей [63], значица, будешь? – удивился начхоз. – По имени-отчеству, вроде, непохож.
А я вместо ответа напел:
– Веселый ты человек, Гасан Хоттабыч! – Улыбнулся незатейливой песенке младший лейтенант Пасичник. – Действительно сирота?
– Да, – кивнул я, – родителей не помню – усыновили добрые люди, царство им небесное! А то бы и не разменял свою первую сотню…
– Хех, – поперхнулся сдавленным смехом Пасичник, – а ты, значица, и уже и на вторую сотню губу раскатал, сказочник?
– А почему нет, Богданыч? – Подмигнул я начхозу. – Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!
– Ты, это, Хоттабыч, значица, забегай на досуге – покалякаем за жись, – недвусмысленно предложил начхоз. Вот блин, второй раз за день напиться предлагают. Неужели настолько все у меня с физиономией плохо? – Да ты не подумай, Гасан Хоттабыч, – улыбнулся он, словно мои мысли услышал, – откровенная пьянь у нас надолго не задерживается. А так, с устатку, двум взрослым мужикам по стопарику перцовки унутрь принять – самое оно, значица! И приятно, и пользительно! Не ради пьянки – здоровья для!
– Эх! – Залихватски махнул я рукой. – Уговорил-таки, красноречивый! Только сегодня, сам понимаешь, недосуг… – Я показательно сгреб лопаты и закинул их на плечо. – Пора – труба зовет!
– Ох, Хоттабыч-Хоттабыч… – повздыхал Пасичник. – А это еще кого принесло? – Ворота вещевого склада училища располагались напротив кованой ограды, опоясывающей территорию учебной части. Сквозь нее было отлично видно, как к КПП подъехал представительный черный автомобиль. – Явно не самый обычный гусак, значица, прикатилси, а птица полетом повыше…
Закралась мысль: а не по мою ли душу сей гонец? Да, не – тут же откинул я её – с оснабом все было оговорено не на один раз, а никаких изменений, типа инициаций, в текущем моменте не происходило. Не с чего меня кому-то «высоколетящему» дергать.
– Пойду, я, Николай Богданович, говно кидать, – со вздохом произнес я. – А чего? Работа не пыльная: бери больше, кидай дальше, пока летит – отдыхай!
– Не пыльная, эт верно, – ответил начхоз, – но дюже вонюча!
– А где наша не пропадала! Бывай! – Я качнул расположенными на плече лопатами, подхватил мятые ведра свободой рукой и почапал в самый дальний и глухой угол учебки, где в конце небольшого и сплошь заросшего деревьями и кустами дендрария, располагался общественный туалет. По мере приближения к сему чуду уличной «санитарной мысли», смрад потихонечку нарастал, доносимый ветром до моего неизвестно с какой стати обострившегося обоняния. Так что сбиться с нужного направления я нисколечко не боялся. Но не запах, а кое-что другое заставило меня насторожиться – из ближайшей «зеленки» доносился треск кустов и сдавленное мычание. Что-то мне вся эта левая «суета» откровенно напоминала. Сука, неужели опять? Да за что это все мне?
Я осторожно, чтобы случайно не громыхнуть поставил ведра на землю. Следом отправились две лопаты. Одну я оставил себе – другого оружия у меня не было. Но в умелых руках и она сойдет. Это, конечно, не моя оставленная в родном мире трость, к которой я привык. Лопата и неудобнее, да и тяжелее. А я, покаместь, старый и немощный старик, пусть и с задатками на «ремиссию старости»… Ну, что ж: используй то, что под рукою и не ищи себе другое[65]!