Три года спустя, после его кончины, на его место избрали Чарлза Рэдклиффа, только что принявшего титул графа Дервентуотера, а через год после него — Джеймса Гектора МакЛина (1732–1736), лорда и пэра Шотландии, родившегося во Франции и жившего на пенсию, выплачиваемую «претендентом».
Понятно, что при таком руководстве политика подменила собой духовные цели ордена. Чтобы быть принятым в ложу, надежнее всего было заявить о своей верности «милорду» против «узурпатора». Последний олицетворял собой протестантство и идеалы вигов во главе с премьер-министром Уолполом, первый — католицизм и абсолютную монархию, подобную власти Людовика XIV. Даже если в самой Англии новым монархом были довольны не все, перспектива дальнейших коренных преобразований, притеснения недавно обретенных свобод, религиозных гонений и ломки устоев не прельщала никого.
Если какую-то организацию нельзя прикрыть, ее надо возглавить. В 1732 году Великая ложа Лондона выдала патент ложе Святого Фомы. Расчет оказался верным: после официального подчинения этой ложи Лондону стюартисты под началом графа Дервентуотера сразу ее покинули. Однако править бал в Париже из Лондона было непросто, и в 1736 году Дервентуотер снова стал великим мастером.
Годом позже по требованию английского посла деятельность масонских обществ во Франции была запрещена: Лондон опасался, что Дервентуотер направит возглавляемую им организацию против законной власти. Поскольку вся деятельность Дервентуотера в самом деле имела целью реставрацию Стюартов, он сложил с себя обязанности великого мастера, чтобы не тратить время на отныне бесполезные собрания.
Великая ложа Лондона не хотела терять «филиал» во Франции. Дервентуотеру требовалась замена — кто-то надежный и лояльный к властям, кто не навлек бы опалы на все братство. Лорд Ричмонд, унаследовавший от своей бабки Луизы де Керуаль замок Обиньи во французской провинции Берри (его называли замком Стюартов), в 1735 году перенес туда французскую ложу английского типа, основанную им в парижском особняке Керуалей. Ложа состояла из дворян, живших в Париже, но выезжавших из столицы в свои владения, и проводила собрания как в Париже, так и в Обиньи или в замке Веррери. Сам Ричмонд большую часть времени проводил в Англии, но в 1737 году специально приехал в Обиньи, чтобы посвятить в масоны герцога д’Антена, который очень скоро стал первым великим мастером Великой ложи Франции.
Герцог был правнуком маркизы де Монтеспан, любовницы Людовика XIV, знатным вельможей, блестящим придворным и приближенным Людовика XV. В момент избрания великим мастером ему было 30 лет. Никакими реформами или нововведениями его правление отмечено не было. Его преемник, внук маркизы де Монтеспан и Людовика XIV принц Луи де Бурбон-Конде, граф де Клермон, установил регулярные связи с английскими масонами.
Он был не одинок. 16 мая 1730 года французский философ Шарль Луи де Монтескьё прошел посвящение в Англии в ложе Рога, собиравшейся в Лондоне, в Вестминстерской таверне. Прежде того, 9 марта, автор «Персидских писем» и член Академии Бордо был принят в Королевское общество, где состояло много масонов. Кстати, в Лондон он прибыл на яхте лорда Честерфилда, масона с восьмилетним стажем. Философ-рационалист Монтескьё нашел в масонстве много созвучного его собственным мыслям и сделался активным пропагандистом братства. Вернувшись в Бордо, он основал там 27 апреля 1732 года Английскую ложу. В сентябре 1734 года он присутствовал на собрании у герцогини Портсмутской, где были также герцог Ричмонд, маркиз де Бранка и восемнадцатилетний сын Монтескьё Жан Батист, который тоже пройдет посвящение. Английские масоны не без оснований смотрели на него как на своего представителя, доверенное лицо и пропагандиста их взглядов во Франции. Годом позже Монтескьё встречался в Париже с Дезагюлье, а потом вместе с ним, английским посланником лордом Уолдегрейвом и герцогом Ричмондом присутствовал на официальном освящении ложи Де Бюси. В эту ложу был торжественно принят граф де Сен-Флорантен — ловкий царедворец, сумевший сохранить за собой министерский пост на протяжении полувека (с 1725 по 1775 год). В 1724 году он женился на графине Пальсен, поддерживавшей ганноверскую династию в Англии.
В апреле 1737 года интендант Гиени Буше донес престарелому кардиналу де Флёри, исполнявшему обязанности премьер-министра при юном Людовике XV и не жаловавшему масонов, что Монтескьё принадлежит к их обществу. После этого философ продолжал свою масонскую деятельность уже не так открыто, встречаясь только с семейством де Бранка и с Форкалькье, в доме которого читал свое знаменитое произведение «О духе законов».
Граф де Сен-Флорантен встал на защиту ордена, над коим нависла угроза запрещения, и, возможно, сыграл свою роль в смещении графа Дервентуотера, которого заменил герцог д’Антен, сторонник сближения между Англией и Францией. Во всяком случае, после этого он, судя по всему, счел свою задачу выполненной, поскольку больше уже не «масонствовал».
К этому времени в масонские ложи стали вступать и представители знатных родов, и влиятельные лица, например герцог де Ришельё (внучатый племянник кардинала) и премьер-министр Морпа. Впрочем, они уже воспринимали масонство исключительно как развлечение.
В 1738 году папа римский Климент XII издал буллу
Во Франции булла осталась практически незамеченной: парижский парламент (судебная палата) отказался ее ратифицировать, «христианнейший король» тоже не стал вмешиваться в это дело. Чересчур ретивые епископы, не любившие масонов и вознамерившиеся применить на практике папскую буллу, попали в трудное положение: им дали понять, что они обязаны повиноваться французским законам, а не приказам из-за рубежа.
Своим путем
Росчерком пера можно отправить человека в тюрьму, обречь его на молчание, но нельзя заставить его перестать думать. Противники реставрации Стюартов прекрасно это понимали и старались наводнить масонские ложи своими шпионами, чтобы вовремя узнать о возможных подрывных планах. Масонские ложи в католических монархиях Европы (а именно от них, по мнению Лондона, исходила угроза протестантским монархиям и республикам) превратились в гнезда двойных агентов.
Якобиты теперь стекались под знамена «молодого претендента» — сына Якова III Карла Эдуарда Стюарта, родившегося в Риме и воспитанного кавалером Майклом Эндрю Рамзаем, шотландцем по происхождению. Рамзай намеревался сделать всё возможное, чтобы восстановить Стюартов в их правах, которые считал законными. Именно ему пришла в голову мысль о том, чтобы достичь этой цели, направив деятельность франкмасонов «в нужное русло». Но опираться нужно было не на английских масонов, а на шотландцев и французов (Дервентуотер же противился приему в братство французов).
Кавалер Рамзай — еще одна неоднозначная личность. Он не был такой цельной натурой, как Дервентуотер. Магистр богословия и доктор гражданского права, он всю жизнь служил наставником детей из знатных семейств. Меняя воспитанников, он несколько раз переходил в другую веру. Рожденный в семье протестантов, он последовательно сделался квакером, анабаптистом, пресвитерианцем, католиком, квиетистом. Он состоял в Лондонской королевской академии наук, был обласкан всеми властями. Герцог Орлеанский, регент при малолетнем французском короле, произвел его в кавалеры ордена Святого Лазаря. Когда и где Рамзай вступил в масоны, точно неизвестно, но он приложил все усилия, чтобы сохранить братство, усилить его влияние и расширить сеть масонских обществ, намереваясь опутать ею весь земной шар.
Прежде всего требовалось заручиться поддержкой властей (разумеется, французских). Кардинал де Флёри, реально управлявший страной при молодом Людовике XV, предвзято относился к франкмасонам, и Рамзай изощрялся в красноречии, чтобы смягчить непреклонного старика и привлечь его на свою сторону. 22 марта 1737 года он написал кардиналу в очередном письме: «…если ввести в руководство этими собраниями мудрых людей, отобранных вашим высокопреосвященством, они могли бы принести большую пользу религии, государству и образованию».
В марте 1737 года кавалер Рамзай намеревался произнести в ложе речь, истинной целью которой было заставить Францию поддержать Стюартов. Однако вся внешняя политика 83-летнего кардинала де Флёри строилась на соблюдении союза с новой ганноверской династией и премьер-министром Робертом Уолполом, поэтому он запретил Рамзаю выступать с этой речью. Тем не менее речь разошлась в письменном виде. Политических последствий она не имела, однако для масонства стала эпохальной: чтобы заинтересовать своей идеей французскую аристократию, кавалер заявил, что своими корнями масонство восходит к эпохе Крестовых походов.
«По нашим легендам, Орден наш был создан Соломоном, Моисеем и Патриархами от Авраама да и даже самим Ноем. Они стремились сберечь, поместив в среду немногих избранных, Великие Мистерии древних религий Первообраза. Метафорически они назвали наших предшественников Вольными Каменщиками, иначе говоря, Архитекторами Храма Живого, посвященного Всевышнему, — писал Рамзай кардиналу де Флёри, в очередной раз пытаясь добиться от него одобрения деятельности франкмасонов. — Согласно истинной нашей истории, Орден был восстановлен мудрейшими людьми времен Крестовых походов, стремившимися посредством символов, знаков и весьма могущественных слов возродить нравы Воинов Креста, дабы неизменно памятовали они о самых возвышенных Истинах, даже и пребывая средь невинных радостей человеческого общества. Джон, лорд Стюарт, Великий Мастер Королевского Двора Шотландии, привез всю нашу науку из Святой Земли в 1286 году и учредил ложу в Килвиннинге, что в Шотландии, где принял в каменщики графов Глостерского и Ольстерского. С тех времен древняя держава, близкий его союзник — Франция — была доверенной попечительницей наших таинств, центром нашего Ордена, а также хранительницей наших законов. Из Шотландии наше общество распространилось и в Англии при наследном принце Эдуарде, сыне Генриха III».
Рамзай творчески переработал легенду о Хираме, придав ей современный политический подтекст. Храм преподносился как аллюзия на монархию, смерть его строителя — на казнь Карла I, а представление о возрождении — на восстановление Стюартов на английском троне. Пресловутой «вдовой» стала супруга Карла I Гёнриетта Мария; таким образом, изгнанник Яков II превратился в «сына вдовы». Рамзай даже ввел новую терминологию, заменив слова, почерпнутые из древнееврейского, словами кельтского происхождения. Так, словом для обозначения степени мастера стало «Макбе-нах»: «Мак» — сын, «бенах» — благословенный. Приводимые Рамзаем имена убийц Хирама тоже содержали в себе тонкий намек: Ромвел явно происходит от Кромвеля, а Юбелум Гиббс указывает на преподобного Адама Гибба, предавшего «претендента» анафеме.