— Тая, всё в порядке, можешь забыть об этих никчёмных книжках. Пришло подтверждение: эта женщина не держала дома таких книг. Есть опись вещей, которые после её смерти хотели передать родственникам. Она увлекалась этнографическими исследованиями, германским мистицизмом, буддизмом, ламаизмом, читала современных мистиков. Блаватская у неё была, а вместо сказок — Эдды да исландские саги.

Гора с плеч! Это всё я и так проходила — с другими преподавателями. В подготовку ввели занятия по германской мифологии сразу после моей встречи у «юнкерса» с белобрысым духом.

— Точно, что она всем этим интересовалась? Может быть, муж, мой отец?

— Правильный вопрос, но нет. Он был простым коммерсантом, интересовался прибылью… Так что никому не верь и никого не слушай, Таська, только себя… И меня, — добавил Николай Иванович с шутливой строгостью.

Я снова в Москве, в нашем двухэтажном особняке на Гоголевском бульваре — с высокими окнами и красивым балконом над парадным. Внутри светло, как никогда: шторы на всех окнах раздвинуты, улица, бульвар, крыши выстланы снегом, из многих труб над крышами вертикально поднимаются белые дымы. Белые кресты на окнах совсем не мешают свету свободно входить в дом. В помещении дышится легко: прохладный воздух чист. Наш особняк почти пуст: большинство сотрудников ещё в эвакуации. Так же пусты улицы. Редкие прохожие, редкие трамваи. По ветвям дерева прямо за окнами скачут синицы. Только за двойными рамами не слышно их задорного позвякивания. Будто уши заткнуты ватой — тишина.

— Ну и как же тебя зовут? — мягко, тепло и по-домашнему произносит голос незнакомца за спиной.

Это — новый друг. Он — свой. Меня разбирает любопытство — познакомиться поближе, но я не должна оборачиваться: таково условие игры. Таково условие моего пребывания в Москве: я сдаю государственный экзамен.

Я сдаю государственный экзамен, и поэтому я не должна называть своё имя! Да, этот человек — свой, он — главный экзаменатор. Но берегись, девочка! Назовёшь своё имя — провалишь экзамен. Провалишь всё. Однако и молчать нельзя. Надо ответить правильно.

— Хайке, — отвечаю я на вопрос, прозвучавший из-за спины.

— Подумай как следует. Ты не ошиблась? Верно ли ты ответила? Разве ты имеешь право называть своё подлинное имя? Каков твой псевдоним? Вторая попытка будет последней. Не ошибись! Не провали экзамен! Как тебя зовут? Скорее! Думай! Отвечай!

От тёплых, расслабляющих интонаций не осталось и следа: голос требует, настаивает. Но он по-прежнему полон искреннего участия.

— Скорее! Пора двигаться дальше: у нас ещё много серьёзных вопросов, а ты застряла на самом простом. Ну, не ошибись! Имя — и двинемся дальше. — Темп речи экзаменатора всё ускоряется. — Имя — твой пароль. Если ты не знаешь этого, что же ты можешь? Ты ближе к провалу, чем я ожидал. Все твои верят в тебя. Давай, последняя попытка: как тебя зовут? Назови пароль!

Я запуталась, заблудилась в быстрых словах. Какое из имён — моё подлинное, то, что назвать страшнее смерти? Я должна назвать ему своё подлинное имя как пароль? Чтобы сдать? Кого?

Я сдаю государственный экзамен. Мне не из чего выбирать. У меня есть только одно имя.

— Хайке.

Человек за спиной затих. Может, ушёл? Неужели я сдала уже? Отчего же так глухо вокруг, будто вата в ушах? Отчего так легко мне двигаться, будто сейчас взлечу? Отчего мне так тепло, хотя воздух в помещении прохладен?

— Сколько ещё я должен тебя ждать?

Я оборачиваюсь в сторону входной двери. Я делаю это медленно, так как не имею права видеть того, кто у меня за спиной. Что-то мешает смотреть: зрение сужено, как в шорах. Мне ввели сыворотку. Она нарушает нормальную работу сознания, но я должна преодолеть её действие.

— Повторяю: я жду! Ты забыла?

Николай Иванович стоит в холле в шинели и фуражке и сердито хмурится.