— Николай Иванович, вы не выдадите меня, если я сейчас кое-что вам скажу?

Тот пожал плечами, не вдаваясь, к чему она клонит.

— Нет.

— Обещаете, что не выдадите?

Бродов нахмурился: он предпочитал не раздавать пустых обещаний. И тут его осенило. Мать честная! О какой же секретности она печётся?!

Но ведь она таким образом выдала сама себя! Девочка в целом умна и развита, но с этой её наивностью надо срочно что-то делать. Наивность опасна и может при определённых условиях сдетонировать, как взрывчатка. Надо как-то убрать наивность, но при этом сохранить доверие к руководству. Задачка не из простых.

Таисия спокойно ждала его ответа.

— Я не выдам тебя. Обещаю, — сказал Николай Иванович серьёзно, но легко, без лишней торжественности.

А сердце ёкнуло так, как будто он совершил поступок, после которого назад уже нет пути.

— Я, кажется, догадалась. Хотела проверить себя…

Девочка произнесла единственное слово одними губами, без звука.

Николай Иванович кивнул, ответил едва различимым шёпотом:

— Ты молодчина! — и добавил громче: — Так держать!

Я еду в большой чёрной машине с открытым верхом. Рядом — шофёр в кожаной форменной куртке и форменной фуражке. Очень комфортно себя чувствую, откинувшись на широком, упругом кожаном сиденье. Длинная, прямая улица, серые громадины домов с заклеенными накрест окнами. Автомобиль подкатил к представительному подъезду с чёрным кованым навесом. Это — вход в театр. Впереди улица засыпана осколками кирпича: большая часть огромного дома лежит в руинах. Из-под кирпичей торчат засыпанные пылью тряпки — возможно, занавески. Мне нет дела до чужого разбомблённого дома, но мне досадно до слёз: почему эти убожества бомбят нас?! Бомбят гордость нации — Берлин. Это не может продолжаться, это скоро прекратят!

Шофёр подаёт мне руку, чтобы я вышла из автомобиля красиво. Я высока, худощава, у меня идеально прямая спина, которой я горжусь. На мне чёрное блестящее концертное платье, боа из чёрных перьев и лёгкая меховая накидка, которая нежно ласкает плечи и кожу спины в глубоком разрезе платья. Вообще-то я довольно костиста и широкоплеча, однако накидки и перья ловко скрывают эти особенности фигуры. Я роскошна, как никогда, и я в голосе сегодня.

Мне тридцать лет, я в самом расцвете. Я одна, потому что семья мешает женщине заводить любовные и политические связи. Я — патриотка до мозга костей.

Сегодня на концерте, возможно, будет… Сам!

— Ты хочешь убить фюрера, — подсказывает знакомый глубокий голос.

Я прикидываю так и эдак. Не сходится.

— Не хочу.