– Филипп хотел, чтобы я попросила вас троих встать.

Смотрю на зал: множество голов вертится, чтобы увидеть, о ком речь. Медленно, нехотя трое друзей Филиппа встают на ноги, и у одного щеки уже мокрые. Обнявшись за плечи, поддерживая друг друга, они стоят как на поле для регби, когда звучит гимн. Эти подростки помогали нести гроб на похоронах и по-прежнему держатся вместе. Я глубоко вздыхаю. Мне плакать нельзя.

– Дорогие Комбинатор, Длинный и Проныра! – читаю я. – Я совсем не собираюсь наводить на вас тоску. Думаю, вам и без того тошно стоять сейчас у всех на виду.

Кто-то свистит.

– Все в этом зале знают, что вы мои друганы. Мне будет вас не хватать. Не пожалею я только о том, что проскочу в этом году экзамены. Хотя бы на этот раз неуспеваемость сойдет мне с рук.

Опять свист и аплодисменты.

– Сегодня мой восемнадцатый день рождения. Я из вас самый младший, и вы никогда не позволяли мне об этом забыть. Уважай старших, так ты всегда говорил, Проныра. Ну, я и уважаю, а как же. Чертовски жаль, что меня с вами не будет, но вы можете завершить то, что я начал. Двадцать четвертого декабря, в канун Рождества, вы выйдете в обход по двенадцати пабам.

Взрыв криков и аплодисментов. Жду, когда бесчинство уляжется – не без помощи от директора.

– Двенадцать пивнушек. Двенадцать пинт. И все за мой счет, парни. Захватите с собой ведерко на тот случай, если Длинного вырвет.

Звуки, имитирующие рвоту, доносятся из разных концов зала, и того парня из тройки, что между двумя другими, несколько раз сзади хлопают по плечу. Вот кто из них, значит, Длинный.

– Начинайте в «О’Донахью», там вам от меня по пинте. Закончите – бармен отдаст вам конверт, в нем записка, куда идти дальше. И поскольку Хенли сейчас слышит это вместе со всеми, я добавляю условие, чтобы после каждой пинты вы выдули по стакану воды.

При упоминании директора снова раздаются свистки, и, обернувшись, я замечаю, что мистер Хенли вытирает глаза.

– Веселитесь, и еще пинту выпейте за меня. Если получится, я это увижу. P. S. Я люблю вас, парни.

Трое друзей, обнявшись, смыкаются в кружок, а все остальные уважительно хлопают, встают и устраивают овацию, скандируя имя Филиппа. Двое из друзей плачут, Длинный в центре, а третий, самый серьезный и взрослый на вид, кусает губы, но держится мужественно, он у них, видно, лидер.

Наверняка знать невозможно, но, думаю я, останься Филипп жив, пути их со временем вполне могли бы и разойтись. Но теперь, когда он умер, они спаяны навеки. Смерть не только прореживает ряды, но и заставляет оставшихся встать плечом к плечу.