86. Истина пра-бытие и просвет

Пра-бытие и просвет есть одно и то же: так гласит начальная словесная формула Парменида в другом начале.

До того нужно было изначально вы-раз-мыслить суще-бытность (ἐόν) как восходящее присутствие – так, что она со-принадлежит к одному целому со вскрывающему вниманию-вслушиванию. В будущем следует выраз-мыслить саму без-дно-основу как начинающую начало – пра-бытие, событование в Между Тем, которое высвечивает себя и сам просвет как свою сущность раздаривает и отказывает в ней.

Выбор в пользу пра-бытия ставит все суще-бытующее в иную цепочку последовательных тем, уходящую вспять – к иному сущению.

Пра-бытие раз-сущивает просвет; просвет событует в Между Тем разрешения спора противорекущего встречного противничания-ответствования и спора, перекрывая сущение пра-бытия.

87. Истина

есть принадлежащий к пра-бытию как со-бытию просвет. Просвет: в разрешении спора противорекущего встречного противничания-ответствования в открытости их перекрестия.

Истина есть просвет «этого» разрешения спора противорекущего, то есть события. Просвет «этого» разрешения спора противорекущего говорит: в со-бытовании событованное, в разрешении спора противорекущего произошедшее и перенесенное-вынесенное отрешение и допущение в разделении отделившегося-отвызавшегося как предписанного себе. Просвет сущит из разрешения спора противорекущего и свойственен ему. Просвет никогда не есть пустая и неопределенная открытость, даже еще и не открытость какого-то наперед помысленного «сущее-бытующего». Этот просвет хранит и обеспечивает «сущность» разрешения спора противорекущего в единении встречного противничания-ответствования и спора. И только очень далеко снаружи а спорном «мира» при внутримировом суще-бытующем сущит суть просвета как само-выказывание сущего; самовыказывание претендует быть изначальной сущностью просвета Идя от самовыказывания, сущность истины не может выспрашиваться никогда. ἀλήθεια – несокрытость – открытость-просвет.

Названная этими именами взаимосвязь есть связь историческая (geschichtlich) и, тем самым, определяется пра-бытием. То, что они называют, не может быть закреплено «дефиниционно» и переложено-возложено на что угодно – так, чтобы оно сразу стало бы понятно рассудку, прозаседавшемуся со своей «естественной», то есть основанной на до сих пор существовавшей повседневности манерой составлять мнения. Требуется готовность к мышлению бытия, также и там, где поначалу только казалось, что ἀλήθεια следует объяснять «исторически».

Одновременно с возникновением этой готовности должно произойти изменение отношения к слову. В греческом метафизическом мышлении это познание и знание ἀλήθεια восходят полностью к самому несокрытому как таковому; постигнутая сверх того и только так несокрытость есть присутствие постоянного. Уже то, что присутствие вдается, суща, в «открытое», и то, что постоянство стоит в таковом, не обдумывается и не ставится под вопрос в вопрошании – достаточно и более чем достаточно удивительного в самом присутствии. Но εἶναι все же ставится в связь с νοεῖν, и то, и другое мыслятся как взаимопринадлежные. Разумеется – но νοεῖν есть поведение самого присутствующего «человека», а допрашивание-выспрашивание есть как таковое неосознаваемое осовременивание как ожидание появления напротив также непомысленного в своем «временном» характере присутствующего; опять же, наоборот, оказывается непомысленным и не поставленным под вопрос то, что это есть, куда и через что как бы простирается и выдается выспрашивание, чтобы принять и иметь присутствующее как таковое. Но разве не делает греческое мышление все же еще одного шага «дальше»?

Разве ζυγόν, бремя, которое разделяют между собой и совместно берут на себя ὄν (οὐσία) и νοεῖν, не указывает на то, что ἀλήθεια не только представляется как присутствие суще-бытующего (как бытие), но и в то же время мыслится как то, что, при-сутствуя, как бы вдается в выспрашивание, чтобы навести ему мостик к суще-бытующему. Разумеется – мы вынуждены, – поскольку существует опасность перетолковать чрезмерно – здесь познать, как мыслилось бытие: а именно – не как наличествующее у суще-бытующего предельно общее качество, а как при-сутствие, которое только перетянуло-потянуло-повлекло к себе вырасспрашивание и заставило прислушаться к себе и принадлежать к себе (φύσιϛ как восходящее господствование). Пожалуй, название «груз-гнет» приходит словно извне и, как кажется, укрепляет во мнении, что здесь два наличествующих фактора – «суще-бытующее» и «душа» – оказываются под этим гнетом-грузом, создавая взаимное напряжение, [как концы натянутого лука]; это не только так кажется, но и греческие представления должны были также и это прояснить себе из присутствия, причем тогда, разумеется, несокрытость не обретает своей значимости в аспекте открытости. И все же: что означает ὁῆλον и ὁηλοῦν? Делать открытым, да, но без вопрошания о самой открытости; настолько мало она вы-рас-спрошена (и поддается вы-рас-спрашиванию и признается достойной вопрошания) – столь же мало, сколь и прикровение, которое сопредставляется в несокрытости.

И еще менее здесь ставится вопрос, есть ли подлинно «происходящее» само по себе присутствие как покидание или как отказ от прикровения, что невозможно свести вместе в расчетах, исходя из свойств суще-бытующего и «деятельностей» «души». То, что несокрытость есть присутствие, а также открытие этого – и, тем самым, сокрытие и утайка, и то, что, тем самым, становится постижимым – это остается за пределами греческого мышления Поэтому уже – несмотря на указания, что здесь нужно исключить, например, [платоновское] сравнение с пещерой, – понимание несокрытости как открытости суще-бытующего является не-греческим – в том примечательном смысле, что через посредство этого Греческое – я хочу сказать, Изначальное мышления бытия – становится, собственно, мыслимо нам как усваиваемое в мысли после, впоследствии, как домысливоемое; ведь если мы не сохраняем начало, мы выпадаем из истории (Geschichte); мы более не принадлежим к пра-бытию и ее необходимости, а относимся только лишь исторически (historisch) спланированному суще-бытующему, и покинутому бытием.

Несокрытость суще-бытующего и открытость суще-бытующего у греков означает: присутствие и, то есть. бытие и, то есть, суще-бытность и, то есть, суще-бытующее как таковое и, то есть суще-бытующее.

Однако вследствие этого не вы-рас-спрошено и не признано достойным размышления ни присутствие (в его также изначально прикровенном временном характере), ни прикровение и открытость.

И поскольку мы это, собственно, и называем достойным вопрошания, мы мыслим уже не метафизически. Однако самым наипримечательнейшим остается то, что там, где затем ожидается от «откровения» все и ожидается изначально – в учении о христианской вере и в учении о спасении, «откровение» нивелируется, уравниваясь со всем прочим, – и все превращается на пути через «римское» и «юридическое» мышление в право и правильность. (Поэтому принятые-перенятые ныне способы выражаться христианских теологов об «открытости бытия» есть фигуры речи и пропагандистские редуты, которые совершенно не соответствуют тому, что они, теологи, должны догматически мыслить в качестве ens creatum./

Через превращение ἀλήθεια в ὁμοίωσις и adaequatio, а его – в certitudo и очевидность имения сознания и осознанного бытия, а его – как само-сознавания – в сущность абсолютного знания и сущность «духа» и сущность опускания-упадка этого «духа», в сущность его деградации до научно-технического историческое познание – через посредство втягивания-вовлечения его в «переживание» – короче говоря, через метафизическую историю (Geschichte) «истины» в пределах метафизики – у метафизики окончательно отнимается всякая возможность мыслить ἀλήθεια в направлении присутствия и прикрывающего раскрывания – и, тем самым, возможность мыслить открытость открытого. Посредством всего этого уже названо Такое, что никогда не станет доступно для мышления метафизики (представление суще-бытующего в его суще-бытности) – Такое, что, напротив, высказано, исходя из мышления пра-бытия. Несокрытость означает по-гречески присутствие, причем не вы-рас-спрашивается и не об-основывается ни временной характер присутствия, ни прикровение.

И поэтому также и несокрытости приходится также сразу отказываться от своего господства, которое ведь могло бы сохраниться-удержаться только на основе разворачивания ее сущности.

Но откуда же возникает сейчас необходимость вы-рас-спрашивать временной характер присутствия и сущность прикровения и раскрывания, откуда возникает необходимость мыслить открытое и открытость суще-бытующего? Вот только из какой нужды-потребности может произойти необходимость, и сама нужда-потребность? Она относится-принадлежит к невысвобожденному избытку сущения пра-бытия; то, что это – так, определяет миг нашей истории (Geschichte), определяет нас в некоторой истории (Geschichte), которая как история (Geschichte) «этого» пра-бытия на допускает никаких человеческих мерок-масштабов, но и отрицает божественное в той степени, в какой им злоупотребляют как основой для объяснения и используют, принижая до простого прибежища – пристанища.