74. Почему?

Почему есть вообще суще-бытующее, а не, скорее, ничто?[84] (ср. ниже S. 376 f.) Сколь ни коренным может казаться этот вопрос, а все-таки он стоит только на переднем плане предметно пред-ставленного суще-бытующего. Он не ведает, что спрашивает; ведь, тем самым, сущилось бы то, что он еще знает как контр-возможность к действительности суще-бытующего, к сущее-бытующему как действительному, а именно – Ничто, которое он, как полагает, ему известно, но ведь нужно сущить пра-бытие, которое единственное достаточно сильно, чтобы нуждаться в Ничто.

А если мы не видим, вопрошая вспять о суще-бытующем, путь, в той мере, в которой мы еще не понимаем вопроса об истине бытия, то тогда остается также так и еще один вопрос: Почему же это Почему? Почему и в какой мере возникает именно необходимость-нужда в круге-горизонте такого вопрошания, совершенно независимо от того, имеет он отношение к сущее-бытующему или нет? Ответ гласит: ради пра-бытия[85], чтобы его истина, принадлежное ему нашло основу и места: в Вот-Тут-Бытии.

Далее, чем к пра-бытию, мы, предварительно размышляя в вопрошании, не продвинемся, потому что пра-бытие – гораздо более изначально, чем то полагал Гегель – «есть» Ничто: и это имеет своим следствием то, что постижение смысла сущности пра-бытия вынуждено разоблачить-развуалировать этот стоящий на переднем плане вопрос «Почему?» как стоящий именно на переднем плане – и показать, как из сущности пра-бытия раскрывается, лишаясь покровов, первоисток Ничто, и что в без-дно-основности пра-бытия парит основа основ (почему-чести подлежащего вы-расспрашиванию).

Однако пра-бытие – никогда не способное к предметности, потому что никогда не суще-бытующее – нельзя встретить – как «последнее» и «наивысшее-важнейшее» в том смысле, который вкладывает в это метафизическое мышление – в области νοούμενα (понимание – прим. пер.), благодаря которому происходит-восходит подъем и простое «превосхождение-превзойдение» суще-бытующего как обусловленного в движении к бытию как безусловному. Пра-бытие сущит иначе, чем желает – все еще и невольно – внушить нам привычное мышление объясняющего предметного представления, хотя благодаря равнохождению всех мыслительских сказываний с обычными-обыденными высказываниями постоянно продолжает существовать видимость того, что и в сказывании пра-бытия усматривается нечто о наличном, которое имеет место быть – в силу того, что просто даются общие направляющие указания. Вот только одно: подлинный, и только после долгого осмысления схватываемый мыслительски (не «научный») смысл «феноменологического» вопрошания состоит не в переносе представляющего вскрывания – указывания с объясняющего понимания суще-бытующего на вы-рас-мысливание пра-бытия. Это неотвратимо ведет либо к превратному толкованию этого мышления, либо к соответствующим выходам, которые принимают все и всяческое мышление пра-бытия только за игру знаков, причем тогда еще слово «бытие» подразумевает суще-бытующее в целом и его трансцендентную основу. Смысл феноменологического вопрошания – стремление к «самим вещам» – находит свою подлиннейшую – собственнейшую необходимость только тогда, когда пра-бытие приведено к тому, чтобы принадлежное ему мышление в его сущностном виде определить и делать познаваемым не только как случайный и подобный-привходящий способ понимания, но как принадлежное к сущению самого пра-бытия, сообразное бытию со-бытование пра-бытия.

Сказывание «этого» пра-бытия – вопреки противоположной и неискоренимой для повседневного представления и сообщения иллюзии – вовсе не высказывание о наличном-имеющем место, а есть событующеемся из самого пра-бытия как со-бытование в событии вы-рас-сказывание его сущения. «К самим вещам» – это здесь единственно скачок – выбор делается, решения принимаются здесь только между отчаянно-храбрыми поступками, которые не нуждаются в том, чтобы их понимали на «нейтральной» плоскости, поскольку каждый в каждом случае знает единичное-уникальное другого и в себе на свой лад доводит до выражения в языке. В пределах видов мышления, которые – как метафизические – впадают во все большее и большее уплощение научного высчитывания и расчленения, подготовка и совершение скачка, конечно, незаметны или все же расценивается как нечто отчуждающее, предстает перед судом исследования и запрещается как произвол.

Ради чего сущее-бытующее и ради чего все, что желает быть добыто, словно дичь охотниками, и желает пострадать для его представления и производства-поставки? Ради чего? – ради пра-бытия. На этот ответ, однако, могло бы претендовать еще метафизическое мышление, чтобы его зарезервировать за собой. Разумеется – но так, что для него пра-бытие относительно Почему оставалось бы осталось без-вопросным, поскольку здесь ответ на изначальные вы-рас-спрашивания мог бы встретился с сомнительнейшим и наиболее достойнейшее вопрошания, то есть так, что ему пра-бытие только теперь стало таковым.

Ради пра-бытия есть суще-бытующее и также само Почему, что говорит нам, что пра-бытие сущит в этой истине – в просвете – которая всякий раз будет состоять-заключаться только в таком знании и в том понимании смысла, которое со-бытуется от пра-бытия.

Ради пра-бытия – но что это значит? То Между и так освещенное Сущащее созидающего-творящего взаимного встречного взгляда, в котором боги и человек не просто встречаются, но прежде только замечают и раз-глядывают друг друга, посредством установления стабильного сердечного взгляда пробуждают к нахождению сущностного и воспрещают самим себе сущностное бегство.

С тем, чтобы пра-бытие обрело обеспечение-сохранение истины своего сущения, «бытийствует-есть» (»ist«) суще-бытующее в спорности и невысчитываемости своего противничания, в привычности-обыденности своих уравновешенных-приглаженных и лишенных выбора-решений протеканиях процессов и данностях-обстоятельствах. Ведь сущее-бытующее есть таковое только как сохранение-сторожение пра-бытия. Как оно пересобствливается – переиначивается Ничто, против этого оно возводит-сооружает свою единственность-уникальность, так суще-бытующее проводится-пробивается не-суще-бытующим, которое выдает себя преимущественно как «действительное».

Почему? Это вопрошающее слово называет просвет, в шаге к которому всякий раз прошагивает-расшагивает достоинство стражничества-хранительства истины пра-бытия.

Почему? Подлинные ответы на суть этого вопроса, и, то есть, Существенное всего вопрошания – это может быть только вопрошание наиболее сомнительного и наиболее достойного вопрошания, потому внимание должно быть единственно посвящено просвету в суще-бытующем, должно быть охраняемо-уберегаемо само пра-бытие от обрыва-провала в глухость и слепоту всего лишь только животного; только вот что человек еще со всем скудным оставшимся ему отдыхом и грабежом-бесчинством может признавать этот просвет и постижение смысла «осознанно» слепотой инстинкта и таким образом окончательно сталкивать в непризнение и непонимание сущностное достоинство самого себя.

Повсеместно там, где притязается на то, что все – возможно и делаемо, достижимо в результате действий, там, где поэтому все уже обретает свою объяснимость и расчитываемость – там уже окончательно произошло прощание с Почему в его сущности, то есть как с тем, что заключает в себе благословение достоинства достойного вопрошания.

На место «Почему» и сущностного вопрошания заступает лишенная глаз и мгновения «вера» в «не имеющее остатка» обладание наперед всеми и всяческими ответами, вера в просто разумность без границ и во внутреннюю возможность человеческости полностью властвовать собой. контролировать себя. Но это есть предельное отчуждение по отношению к пра-бытию с помощью разумной апелляции к разумно помысленному и промышленно эксплуатируемому суще-бытующему – конец человека в его полном очеловечивании.

Почему? – это означает: по каким причинам? на каком основании? Сущность основания, однако, есть само пра-бытие – без-дно-основное со-бытие освещенного просвета Между, в котором человек (как-Вот-Тут-бытие) отрешается и в чем, как в Открытом для встречи встречными с ним взглядами, нуждаются боги, потому что они так должны. сами найти себя.

Исходя из какой основы? В этом уже раскрывается основное основы: но открытие есть уже сущение того, что обосновывает, т. е. того, что дает обеспечивающее-хранящее для обеспечения хранения и того, что позволяет сущее-бытующему «быть» как таковому. Обосновывающее, составляющее основу есть только пра-бытие само по себе; исходя из него, разгорается-воспламеняет себя для мышления пра-бытия вопрошаемое-пригодное для вопроса, которое, затем, само делает это мышление вопрошающим вы-размышлением и способствует ему – как принадлежному к себе. Основное-обосновывающее как таковое отторгает всякое Почему. Здесь постижение смысла заступает на место выбора-решения относительно ступенчатого порядка вопрошания. Уже заранее выявляется, что ступенчатый порядок определен изначальностью и зависит от вида интерпретаций бытия, т. е., однако, проникается и определяется основным настроением, которое настраивается и определяется отношением к «бытию».

Вопрос о том, почему есть суще-бытующее, должен уже иметь позади себя вопрос, что есть сущее-бытующее; как же иначе можно спросить «суще-бытующее» о Почему его «Что»? Посредством этого Что есть – суще-бытующее – признается его Так, Что и оно познается в своем превосхождении по силе. В «Так, Что» (»Daß«) бытийствует (ist), восходя, то, что оно есть – суще-бытующее. Но в удивлении, которое настраивает человека, отрешая его, перед Так, Что и поворачивает в под-свечивающее в нем Что, в то же время и только лишь собирается воедино изначальное настроение для вопрошания – таким образом, что поначалу суще-бытующее являет себя как сомнительнейшее и, следовательно, достойнейшее вопрошания. «Что это есть – суще-бытующее» – это некоторый вопрошающий ответ; скажем так, только теперь пробивается Что-вопрос: Что есть суще-бытующее как суще-бытующее? Этот Что-вопрос так мало выходит в вопрошании за пределы суще-бытующего, так мало поднимается над ним, что он, скорее, звучит в унисон с основным настроением удивления, которое только развертывает-усиливает его и только так и выдерживает. В этом собственно Что-вопросе, тем самым, суще-бытующее только и входит – как φύσις – впервые в принадлежное ему ἀλήθεα, а именно так, что только в удивлении отношение к суще-бытующему собирается в чистое внимание-вслушивание и из такого собирания (λόγος) приносит в при-сущение то, что устремлено противоположно, т. е. «мыслит» как Одно и как Единое. Из основного настроения удивления определяет себя первоизначальная сущность «мышления», для которого Что? остается первым, т. е. всеподчиняющим и всепронизывающим вопросом. Все же здесь теперь уже сущит – сокрыто и с необходимостью – невопрошаемо пра-бытие и его истина. Это не поддающееся вопрошанию и все же уже насквозь пронизывающее колебанием-парением первоизначальный вопрос и ответ как раз составляет Неисчерпаемое изобилия-полноты первого начала. Но в то же время оно сразу обусловливает вводимую и никогда уже не устранимую, поскольку никогда не атакуемую, неоднозначность – двусмысленность, которая красной нитью проходит сквозь всю историю метафизики: то, что в суще-бытности суще-бытующего (в том, чем оно было бы как таковое) мыслится бытие – и все же всякий раз ставится вопрос только о суще-бытующем.

Мы едва ли еще смутно подозреваем, какой залог-обеспечение заложен в неисчерпаемость удивляющего Что-вопроса (Wasfrage), в каковом уникальный и становящийся все более редким подход отважился проявить удивление чисто по отношению к суще-бытующему как таковому, по каковой причине далее как раз Что-вопрос – в образе выражающего любопытство, стремление при движении вперед осмотреться по сторонам и желание сориентироваться вопроса: «что это такое?» – сбил с толку чисто выжидательное удивление и в конце концов, разрушил его.

Мы не знаем об этой истории ничего; «повинен» в этом незнании никоим образом не недостаток «источников»; ведь таковые отказывают здесь вообще, потому что знание этой истории – иного происхождения.