В предшествующих размышлениях («До-клады») идет речь о лишении силы φύσις[73]. Итак, изначально и подлинно «сила» – в какой мере?
Но почему лишение силы и власти, а не даже уполномочивание-наделение силой и властью, правда, не φύσις как таковой, но все же οὐσία в действии. Сила – это
С тех пор как «действительность» принято считать определением суще-бытующего и действительность больше не понимается как присутствие постоянного, но толкуется как actus, как «действие – акция» и способность воздействовать, а с тех пор действительное в этом смысле полностью определяется как мощное-могущественное и сила, сформировалось примечательное мнение: чем
(Возникшее впоследствии ученое использование этой мысли Ницше, представляющей собой переворачивание платонизма и превращение его в «категориальные» игрища со «слоями бытия» и тому подобное, не имеет значения и никогда не позволит увидеть решающего вопроса, определяющего выбор.)
(Нечто подобное есть метафизическое учение о «модальностях» действительности, возможности, необходимости в действительности и их распределении «по ранжиру» – даже и тогда, когда в учении утверждается о кажущемся равным порядке «модусов». Безразлично, обсуждается ли он в «логике» или в «онтологии», так как «логика» и «онтология» уже предполагают предваряющий существенный выбор относительно суще-бытности суще-бытующего – и он обсуждается не только всякий раз на свой лад и, сверх того, изобилует перекрестными ссылками, где одно опирается на другое – и наоборот; но – не только поэтому, а потому, что вся западная метафизика определяет суще-бытность по канве «мышления», то есть как представленность. Воспринятость (Vernommenheit) есть невысказанное и не понятое понятийно, потому что это с необходимостью – недоступный вопрошанию круг обзора и сфера проектов.)
Противоположное мнение, согласно которому дух есть самое действительное (actus purus), принадлежит, наряду с предыдущим мнением, к той же самой сфере метафизики, поскольку оно определяет суще-бытующее через предметность и противо-стоящесть и способность действовать
Эти «теории» о все большем убывании силы по мере возростания высоты слоя бытия могли бы вообще ничего не говорить о самом бытии, поскольку они даже не в состоянии сказать о том, о чем они единственно были бы способны сказать – о метафизических предпосылках и толковании суще-бытности суще-бытующего. Но нечто совсем иное представляет собой основное учение такого типа – а именно метафизика Ницше как результат переосмысления учения Шопенгауэра о «жизни», которое значимо для мышления, сообразного истории пра-бытия.
В этом завершении метафизики осуществляется окончательное закрепление толкования суще-бытующего как действующего-влиятельного и, соответственно, истинного, ибо влияющего своим действием на достижение успеха. Однако решающего процесса тоже еще не достигнуто; закрепленность на действительном как суще-бытующем и истинном – что готовилось уже с давних пор, но еще не было доведено до полного успеха – должно было сделать бытие ничтожным, которое больше даже не заслуживает того, чтобы, собственно, предать его забвению. В истории человека забвение бытия теперь доходит до того, что становится полновластной позицией силы. Но как – если эта сиротская покинутость суще-бытующего бытием была бы началом изначальной истории, в которой бытие – это пра-бытие – так что все более и более действенное-действительное действительное все безнадежнее-бесперспективнее расходилось бы с бытием – с бытием как отвержением, которое не могло бы «дорасти» по уровню ни до какой силы и сверх-силы, поскольку оно должно было с необходимостью выступать ошибочно недооцененным, представляясь по сути –
В первом начале истории пра-бытия, однако, бытие (φύσις) вынуждено предстать-выступить как «сила»[74], потому что сокрытое отвержение сперва и вообще может проявиться только в посягательстве.
Поскольку метафизическое мышление – основываясь на невозможности удержать первое мыслительское начало – утратило приписывание властного, силового и влиятельного характера сущее-бытующего применительно к бытию, и смогло произойти то, что «жизнь» как подлинно-собственно «действительное» и суще-бытующее выступила-пробилась на передний план и потребовала «жертвы» «переживания» как якобы наивысшего бытия-человеком, который поэтому и не познается как жертва покинутости суще-бытийствующего бытием и участник бегов, которые к этому привели, но толкуется как «побеждающий», говорящий «Да» «жизни», принимающий ее. Первое мыслительское начало никоим образом не понимало суще-бытующее уже как «действительность», но понимало как
Бытие и только бытие «есть», «бытийствует», и «есть», «бытийствует», таким образом, по ту сторону силы и бессилия, и все же не есть нечто Потустороннее, потому что для его истины нет нужды в том, чтобы вначале приходило в действие Потустороннее могущественного (действенного-действительного) суще-бытующего, с тем, чтобы оно или также только лишь мыслимый в свете истории бытия проект «выскочили» из его просвета.
Поскольку, однако, человек – а, тем более, человек новых времен с давних пор все вы-рас-считывал сообразно с силой и бессилием, пользой и ущербом, успехом и негодностью, он не желал слышать ни слова о пра-бытии и его истине, не включив их в свои
65а. Пра-бытие и сила
Пра-бытие в сущностной основе своей никогда не есть сила и потому также никогда не есть бессилие. Если мы тогда назовем его несопряженным с силой, то это не будет подразумевать, что пра-бытие нуждается во власти – скорее, это имя должно указать на то, что пра-бытие по своей сущности остается отделенным от силы. Это не связанное с силой есть все же господство, но господство в изначальном смысле не нуждается в силе: оно правит всем благодаря достоинству, исходя из того простого превосходства сущностной простоты-скудости, которая не нуждается в каком Под-собой и Против-себя, чтобы быть-бытийствовать, и оставляет в стороне от себя всякого рода оценки типа «большое» и «малое». Иногда употребляем слово «сила-власть» в восхваляющем смысле – как maiestas, величие-величество; так называется то, что подразумевает «господство», хотя и это слово, в свою очередь, расплывается-теряется в неопределенности и напоминает о мерках власти, связываемых с насилием.
Поэтому никогда не надо в отдельном употреблении слов сразу же усматривать существенное направление сказывания и однозначность в выборе слова – там, где сразу же дает себя почувствовать многозначность – это можно обрести только из исторического постижения смысла.
Если, однако, сущности пра-бытия с самой основы чужд характер силы-власти, то как могло дойти до того, что в ходе истории метафизики бытие стало пониматься как действительность? И разве не соответствует ли эта интерпретация-толкование бытия также привычным мнениям и познаниям? По эти оценкам, «суще-бытующим» в наивысшем смысле считается действительное. И разве не говорит о том же самом последнее основоположение метафизики, если она завершается учением о «воле к мощи-силе», которое должно пониматься как расширение-усиление силы до степени постоянного ее пересиливания? И что иное подразумевает здесь власть, кроме действенности как существенного влияния на действительность? Итак, разве расхожее в метафизике приравнивание-отождествление «бытия» и действительности – и на основании этого допускаемая без лишних вопросов интерпретация бытия как проистекающая из учения о воле к мощи-силе – не допускает это силового характера пра-бытия? И разве не понималась в «До-кладах» первоначальная история пра-бытия в смысле «лишения силы φύσις»[75] – и, тем самым, φύσις все же приписывался изначальный и, то есть, существенно силовой характер?
И в самом деле [это так], но о лишении силы [фюзиса] здесь говорится в двух смыслах. Она подразумевает, что в первом начале своего сущения пра-бытие ни поступается своей собственной истиной, даруя ее, ни основывает сущность собственно истины (ср. лекцию в зимнем семестре 1937/1938 года[76]). Напротив, изначальное пра-бытие препоручает-отдает господство суще-бытующему, которое впервые переводящему себя в бытии в явление – как восхождение. Отводимый с тех пор при определении бытия суще-бытующему приоритет, задающий цель, меру и масштабы, ведет к тому, чтобы восхождение выразить и реализовать в сущности само-выказывания и проявления. Эта сущность бытия есть причина последовавшего затем толкования бытия как суще-бытности в смысле ϰοινόν идеи (ἰδέα); суще-бытность есть «лицевой», фасадный вид и показушность-демонстративность. Присутствие в своем постоянстве уже больше не допускает-не признает ничего из разверзающегося и в то же время увлекающего-вовлекающего восхода, который открывает-раскрывает Открытое присущему-наличествующему и необходимо-противничающему.
Пра-бытие, держа изначально в-себе и при-себе господство своей сущности и впредь отвергая просвет-высвечивание полной сущности восхода – и таким образом уже отказывая в возможности какого-то знания об отвержении-отказе, затягивает-временит с удерживанием в-себе и для-себя сущностного достоинства пра-бытия в первом начале на протяжении некоторого исторического следования, которое следует понимать как обретение полномочий сокрытым в такой определении бытия властного характера. φύσις не лишается силы – так, будто он сам был бы в сущностной основе силой; но, пожалуй, пра-бытие отчуждает приоритет перед сущее-бытующим [в его пользу] и препоручает-передает ему представительство силового характера в бытии, понятом только еще поверхностно, с «фасадной, лицевой» стороны. Правда, этот силовой-властный характер выказывает себя лишь как бы предусмотрительно-осторожно и прежде всего в неведомых-назнаемых знаках, пока затем не развернется-разразится и не подготовит то, что должно будет пониматься (в мышлении, сообразном истории пра-бытия) как снятие бытия в сущности махинативности.
Аристотель еще сохраняет последний остаток изначальной сущности просвета пра-бытия как восхода. В сущности восхода постоянство присутствия заложено неявно. Но Аристотель называет его, понимая сущее-бытность как ἐνέϱγεια. То, что желает выразить это метафизическое основное слово, есть присутствие, которое сущит в деле-произведении как дело-произведение; присутствие, которое удерживает произведенное-поставленное в его со-стоянии и составляет такой род его постоянства. Единственно что только именно это метафизическое основное слово, которое пытается спасти последний проблеск сущности φύσις, становится толчком-стимулом к окончательной, тотчас же распространяющейся вширь утрате изначальной сущности пра-бытия. Ведь ἐνέϱγεια понимается уже больше не с оглядкой на бытие, а исходя из воспоминания о едва ли освещенном сущении в смысле обеспечения постоянства присутствия, но ἔϱγον объясняется с оглядкой на то, что само есть налично-подручное: делаемое и его делатель (ποιεῖν). И еще раз на один существенный шаг дальше от бытия – как постоянство присутствия – уходит, впадая в упадок, интерпретация ποιεῖν с подчеркиванием-выделением процесса осуществления-исполнения. ἐνέϱγεια переводится в слово actus. Этот перевод, предопределивший будущую метафизику Запада вплоть до Ницше, отнюдь не есть чисто внешнее дело поверхностного и, как предполагается, внесенного позднее, задним числом, процесса в употреблении языка. Напротив, это, пожалуй, есть неотвратимое следствие того, что бытие прикрывает-маскирует собственную сущность и препоручает определение своего понятия мышлению, которое, начиная с этого момента, забывает о том, что пра-бытие достойно какого бы то ни было вопрошания. С этой бездумности мышления живет прежде всего та «философия», которая называет себя «христианской метафизикой» и клеймит все, что не ее рода и вида, как историю заблуждений и самонадеянных притязаний.
Латинское слово actus, agere вообще ни в малейшей степени не может выразить то, чему в греческих сказаниях соответствовало слово ἐνέϱγεια. Романизация этого греческого метафизического основного слова производит полное и отделяющее от корней перетолковывание понятия бытия так, что римская интерпретация в то же время определяет метафизику новых времен, а понимание греческого мышления заставляет опуститься до своего круга видения. Все будущее изложение греческой метафизики – христианское; и интерпретация его у Ницше – тоже.