2. Посредством того, что таким образом человек остается присовокупленным как почва-основа для осуществления всех видов своего поведения – сделан ли одновременно выбор в пользу очеловечивания всего того, с чем связано и на что направлено каждое поведение и мышление – в пользу очеловечивания сущее-бытующего? Подвержено ли наперед, заранее суще-бытующее в целом полному перекрытию очеловечиванием – безнадежно, без перспектив спасения? Есть ли кажимость противоположного тоже только лишь кажимость в рамках этого незыблемого состояния?

3. А что здесь считается подлинно незыблемым? Не есть ли это с давних пор сильнейшая и становящаяся все более пустой самоочевидность необходимости присовокупления человека как мыслящего животного? Не есть ли тогда очеловечивание суще-бытующего в целом уже следствие неосознанно производимого предварительного очеловечивания человека? Пусть этим словом называется прежде всего восстановление-воссоздание того, что отличает и выделяет человека как человека (в смысле различения внутри сферы живых существ, в животности. Но оно описывает в то же время живые существа – а, тем самым, и человека – как налично имеющееся суще-бытующее, которое в каждом отдельном случае оснащено низшими и «высшими» способностями («органами»). Поэтому очеловечивание призвано выразить следующее: человек насильственно низводится до налично данного животного существа, которое тоже имеет место среди прочих существ; различные оценки человеческих способностей и достижений ничего не изменяют в этой метафизической констатации сущности человека.

4. Если антропоморфизм, однако, заключается в таком очеловечивании, а не только и не единственно в очеловечивании всего суще-бытующего, то разве не должно постижение смысла антропоморфизма в первую очередь ставить вопрос о сущности человека? Это требование звучит так, будто оно разумеется само собой. И, однако, оно скрыто содержит в себе то, что вызывает больше всего сомнений и более всего заслуживает вопрошания, чтобы сделать выбор – ведь не решено, как вообще ставится вопрос о человеке, с какими намерениями и в каких аспектах он рассматривается – то есть надо прояснить, как здесь осуществляется выбор.

5. Вопрос о сущности человека все же должен быть, пожалуй, по направлению и по масштабности поставлен так, что он наперед уже будет на достаточно высоком уровне, чтобы при постижении смысла сделать заметным антропологизм как нечто, стоящее под вопросом и заслуживающее вопрошания.

6. В антропоморфизме утверждается очеловечивание суще-бытующего в целом, и это означает – очеловечивание суще-бытующего как такового. Бытие есть как пред-ставленность дара-милости представления – то, что было сделано разумным животным. В антропоморфизме заранее заложено пред-решение о бытии как о чем-то, произведенном очеловеченным человеком. Как и где и когда был осуществлен этот выбор – всякий раз «как таковой», как выбор, относящийся к бытию? Если этот выбор, однако, до сих пор не осуществлялся нигде и никогда, разве то не должен тогда сущности бытия сам предварительно стать результатом выбора? Не должен ли он предварительно сам быть поставлен под вопрос? Разве не должен тогда вопрос о человеке предваряться вопросом о том, как же вообще человеку могла бы быть указана истина о бытии – с тем, чтобы когда-нибудь такой выбор мог стать для него настоятельной потребностью, а постановка вопросов в этой сфере выбора превратилась бы в необходимость? Что, если эта вызывающая сомнения и достойная вопрошания адресованность-призванность человека к истине бытия прежде всего и превыше всего возвещает ему его сущность? Почему, однако, именно это указание всегда оставалось до сих пор не воспринятым им?

7. Что есть эта адресованность-призванность человека к истине (просвету) пра-бытия? Откуда она возникает? Есть это изобретение и произвол «человека» – и что тогда еще называется «человеком»? Или человек – только лишь со-бытуется к своей сущности и событуется только через пра-бытие? И пра-бытие сущит как это со-бытие и только как это со-бытие?

8. Не приходится ли тогда человеку, чтобы спасти свою сущность, то есть сформировать себя в соответствии с сущностью перед лицом пра-бытия, становиться полагателем основы истины пра-бытия? Спасение сущности человека тогда есть превращение в то грюндерство-осново-полагание, сущение которого мы называем Вот-Тут-Бытием. Очеловечивание человека рушится внутрь себя. У очеловечивания суще-бытующего нет основы.

9. Знание «о» Вот-Тут-бытии, то есть здесь само Вот-Тут-бытие, есть само по себе с необходимостью знание о многообразных условиях, связанных с историей пра-бытия – условиях, которые обеспечили антропоморфизму его кажущуюся «естественность», прочность и способность распространяться:

эти условия таковы:

a) неурезанный приоритет сущее-бытующего перед бытием в метафизике, а именно на основе метафизического вопрошания бытии (как суще-бытности)

b) укоренённое в кругу этого приоритета познание о человеке как animal rationale;

c) закрепление наличноданной «сущности» человека в христианском образе мысли (ens creatum – homo – как «странник на Земле»);

d) акцентирование наличной данности человека посредством интерпретации его как «субъекта»;

e) заключительное напряжение человека в разнузданной махинативности суще-бытующего (техника – история – Historie).

10. Но если сущность пра-бытия основывается в со-бытии, в со-бытовании человека в Вот-Тут-Бытии, то разве не определяется пра-бытие – а уже не только суще-бытующее – с ориентацией на человека, т. е. исходя из него? Нет! – ведь со-бытование как раз-своение в Вот-Тут-бытие есть само по себе уже переход-своение в пра-бытие как то без-дно-основное В – Между, в пространстве игры времени которого перекрещивается встреча-противничание Бога и человека со спором земли и мира.