Врач осматривал тело, пока пара полицейских перекрывала доступ к этому участку улицы, стараясь уговорить зевак отойти подальше. Серебристая дымка еще не рассеялась, ее тусклая пелена придавала пейзажу грустный вид.

С платочком в руке и глазами, полными слез, Даниэла еще всхлипывала. Худощавый мужчина поглядывал на нее, скрывая (не без труда) профессиональное возбуждение.

— Расскажите, пожалуйста, как все произошло.

Новая слезинка готова уже была выкатиться из уголка глаза девушки, но она постаралась взять себя в руки.

— Даже не знаю, с чего начать, господин… господин…

— Пичуров, — представился худощавый, едва не подпрыгнув от нетерпения. — Тодор Пичуров.

Даниэла опять всхлипнула и продолжила:

— Профессор подошел к киоску, купил газету и… пошел домой. А вот там, — она показала почти со страхом на дерево, — там его ждал мужчина и…

— Что за мужчина, скажите, пожалуйста?

— Иностранец. Он приехал к профессору, — она шмыгнула носом.

— Как он выглядел?

— Я не очень хорошо помню, так как видела его мельком. Но мне показалось, что он молодой и с хорошей фигурой. Одет он был в черное.

Инспектор записал.

— Что же было дальше?

— Когда профессор отошел от меня, я взяла телефон и стала звонить Дэзи по поводу книг, которые она и Ивелин…

— А кто эти девушки?

Даниэла громко высморкалась.

— Это подруги, — она вытирала покрасневший нос и глаза, из которых нет-нет да и выбегали одна-другая слезинки. — Мы уже разговаривали какое-то время, когда… когда…

И тут слезы потекли рекой. Полицейский отвел глаза и вздохнул, стараясь быть терпеливым и понимающим. Он не выносил бесед с родными и близкими жертвы убийства; они все время плачут, поведение их предсказуемо и однообразно. Он дал Даниэле время, чтобы снова прийти в себя, и дождался, когда она уже могла продолжить давать показания.

— Когда что?