Мерзко так. Часто. Будто выгадывая момент.

Чертов псих.

Мне кажется, именно это выводило из себя Саймона Виндера — главу совета — сильнее всего, и мужик был готов на все, лишь бы встречаться с нами гораздо реже. В общем, в итоге и совет, и центр сдались. Выделили сотрудников, оборудование, помогли с обустройством и периодически запрашивали отчеты о ходе исследования. Руководил отделом по-прежнему Филипп. Руководил дистанционно, предпочтя остаться в Эдмонтоне и до конца разгрести скандал с Лиша. Дилан же заявил, что хочет быть там, где, как он выразился, «творится история», и свалил сюда. Но мне все чаще казалось, что основной причиной все же стало желание быть как можно дальше от совета и его разборок с Лиша, как можно дальше от безопасников, прессы и всего того бардака, что до сих пор творился в центре. Как-то он буркнул под нос что-то вроде «там стало слишком много посторонних», и больше я тему не поднимала, удостоверившись в своих догадках.

Было и без того много хлопот: Арт, исследования, стая… Тот факт, что я стала Луной…

Как-то совершенно неожиданно, не вовремя и непонятно.

Нет, в качестве Луны стая приняла меня более чем нормально, к моему большому удивлению. Еще удивительнее стало, что они приняли меня даже несмотря на то, что мы все еще не были связаны с Марком. Даже несмотря на то, что, скорее всего, никогда и не будем.

Первый месяц-полтора мы пытались скрывать этот чудесный факт от стаи, а потом… Джефферсон просто плюнул, устроил собрание в большом доме и популярно объяснил всем желающим, что происходит. Впрочем, врать он никогда не любил. И иногда его паталогическая честность, прямолинейность и упрямство даже меня выводили из себя. Как в тот знаменательный день… Рассказал он стае и про Арта, и про то, что с ним произошло.

Странно, но волки обе новости восприняли более или менее спокойно.

Нет. Само собой, были и шепотки, и непонимание, и недоверие и прочее, прочее, но как-то… Несерьезно, что ли, без души… Да и прекратилось все очень быстро. Прекратилось, стоило в стае появится Стеф.

Дилан ее все-таки нашел. Все-таки вернул. Привез вместе с Брайаном, помог устроиться и обжиться.

Стеф плакала и просила прощения. Много плакала и чересчур часто просила прощения. А еще так же много трепалась. Со всеми, кто готов был ее слушать. Сначала это раздражало, потом я прекратила реагировать, а через некоторое время вдруг поняла, что в стае стихли все разговоры об отсутствии чертовой связи между мной и Маркусом.

Не то чтобы он не пробовал меня укусить, не то чтобы я не пробовала. В первый раз — два месяца назад, когда необходимость в образцах моего биологического материала пропала полностью, последний — дней пять назад. Но пока связи между нами не было. Ни я, ни Джеффресон особо по этому поводу не расстроились, наши волки отлично ладили, им так же нравилось быть друг с другом, как и нам-людям, они так же заботились, ревновали и любили друг друга, как и мы, правда, на это ушло чуть больше времени. В основном из-за дурацкого упрямого характера моей волчицы.

К тому же в конце осени, как и обещал Маркус, лаборатория все-таки переехала из тесной, неудобной больницы в новенькое, блестящее трехэтажное здание на месте бывшей лесопилки, и думать о чем-то, помимо исследований, не оставалось времени. Лучший подарок, который мой грозный парень мог мне сделать.

Разговор по душам с Колдером у него должен был состояться сегодня. Мы рассказали Артуру обо всем, что знали, где-то через неделю после того, как я очнулась в доме Марка, еще два месяца Элмер пытался найти что-то новое о его родителях. Пытался безуспешно, о чем и сообщил в телефонном разговоре самому Арту.

Какое-то время после того разговора все шло, как обычно, Колдер казался почти таким, как всегда, а около месяца назад начал срываться на всех и каждого, бродить по лесу по ночам в одиночестве, пропадать в «Берлоге» по вечерам. Короче… ключевое слово «казался». Единственное, что меня, пожалуй, действительно удивило в его поведении, что другу понадобилось столько времени, чтобы принять окончательное решение и набраться смелости для разговора с Марком. В общем, я серьезно сегодня переживала, если честно, за них обоих. Переживала так, что не могла сосредоточиться на работе, и Лану пришлось меня страховать. С другой стороны, я на такое поведение имела полное право. Мой любимый волк и мой лучший друг собирались сегодня напиться и прикинуть планы на будущее. Перспектива и сама-то по себе доверия не вызывает, а уж учитывая обстоятельства тем более. Вряд ли этот разговор будет… точнее, уже был простым.

Я передернула плечами, усмехнулась.

Сейчас мне очень хотелось домой, чтобы узнать, как все прошло, чтобы обнять моего самоуверенного засранца, чтобы залезть к нему под одеяло, чтобы прижать стопы к его ногам, спрятать руки в ладонях, а замерзшим носом уткнуться в шею.

Свой старый пуховик я все-таки отыскала на одной из вешалок в раздевалке, порадовалась, что он достаточно длинный, чтобы закрыть мои ноги почти до щиколоток. Синие больничные, несомненно удобные и еще десять минут назад стерильные штаны — штука, конечно, хорошая, но слишком тонкая. Февраль все-таки не самый лучший месяц в Канаде.

Еще через пять минут, я наконец-то выползла в ночь, кивнув охране.

На улице валил снег, выла метель, качая верхушки сосен и елей, и было чертовски темно. Я втянула морозный, колючий воздух полной грудью и на миг прикрыла глаза.