Я скорее ощущаю спиной, чем слышу, рычание, рвущееся из груди мужчины, его напряжение, злость, разочарование.

Я сплевываю кровь, собравшуюся во рту, на землю, поворачиваю немного голову. Слова Джереми-не-Джереми, сказанные в машине, вдруг вспыхивают неоновой вывеской в мозгу, как чертова контекстная реклама. И мне надо знать…

— Это ты… — получается уже лучше, чем в прошлый раз, — ты был у меня в квартире?

Руки оборотня стискивают меня крепче, когти рвут кожу, впиваются в тело.

Вместо ответа придурок снова меня кусает. И опять.

А среди деревьев я уже вижу тень. Огромную.

И она быстро двигается, вызывая во мне волну злорадного удовольствия. Мрачного, но такого сладкого удовольствия.

Ричард, или как его там, начинает пятиться назад. Все еще сжимает меня, держит и пятится.

Пятится от взбешенного зверя, что несется к нам. От разъяренного, очень опасного зверя. Этот зверь смотрит на меня, не сводит золотого взгляда, скалится и рычит так громко, что его рев заглушает все вокруг, даже шум двигателей очередного самолета.

Мудак из Лиша продолжает отступать. Тоже рычит.

Маркус двигается невероятно быстро, как будто мерцает. И с каждым мерцанием расстояние, разделяющее нас, сокращается.

Четыреста, триста, двести ярдов.

Сто.

Пятьдесят.

Двадцать.

А в следующий миг он перекидывается, чуть ли не в прыжке, и вырастает перед нами.

— Отпусти ее, — рычит мой Маркус Джефферсон. Мой самоуверенный засранец.

И рука Джереми оказывается на моей шее.

Марк улыбается, у него во рту клыки, когти на пальцах, проступает шерсть на шее, вдоль скул и бедер. И сила его зверя вокруг. Мощь, вызывающая желание склонить голову.

— Двинешься, — отвечает урод, — и я сверну ей шею.