Возвращается запах. Понемногу, отголосками, урывками. Хвои и… чего-то терпкого. Этот второй запах едва уловим, почти прозрачен. И все-таки он есть. И тело тянет и рвет уже меньше, жар в голове и боль отступают. По капле, по крупице, по песчинке, и все же… Успокаивается сердце, будто сжимается до нормального размера, уходит из вен кислота, отпускает натяжение в мышцах.
Я слышу шелест деревьев над головой, птиц, аэропорт.
Я чувствую под собой ветки, иголки, кусты, траву.
Сквозь веки пробивается свет. Тусклый, но он есть. И дышать больше не больно.
Что-то поменялось.
А потом я открываю глаза. Делаю глубокий шумный, жадный вдох полной грудью…
…сладкий вдох, и воздух сладкий…
…вижу прямо над собой растерянного, но еще более взбешенного Джереми-не-Джереми и улыбаюсь ему. Пальцы мужчины стискивают мои плечи.
Во рту вкус крови, она стекает из носа.
Но я не могу перестать улыбаться.
Я с трудом, невероятным усилием поднимаю руку, чувствуя, как она дрожит, и показываю ему фак.
— Иди на хер, — шепчу, — ты больше не моя пара.
Тошнит неимоверно.
И он шарахается от меня, выпуская, смотрит не понимая. А я продолжаю улыбаться. Урод тоже в человеческой форме. Вызывает глухую ярость. Тупую.
И наконец-то… наконец-то моя волчица со мной согласна. Наконец-то она не трясется перед ним, не хочет его, наконец-то ей все равно на его запах и присутствие.
Проходит всего несколько секунд. Не больше пяти. И говнюк снова наклоняется, вздергивает меня на ноги, разворачивает, прижимая спиной к себе, и впивается клыками между шеей и плечом, потом еще раз и еще.
А мне все равно.
Потому что… просто все равно.
— Это дерьмо на меня больше не действует, — хриплю я. Слова не получается выговаривать нормально, выходит что-то невнятное, очередная каша из букв и звуков. Во рту все еще кровь, ноги не держат, я стою только потому, что в руках у Джереми-Ричарда, как только он разожмет пальцы, я свалюсь.
А терпкий запах все четче. Запах кайенского перца. Его запах. И волк позади меня это тоже чувствует и, как и я, понимает, что это значит.