Книги

Популярные лекции по атеизму

22
18
20
22
24
26
28
30

Не лучше относились к Риму и покоренные им народы. Римское владычество не изменило сколько-нибудь значительно социально-экономическую организацию завоеванных стран. Сохраняя почти в нетронутом виде местные обычаи и местных царьков, римские императоры и их чиновники направляли все свои усилия на финансовое ограбление захваченных стран. Справедливость требует отметить, что римляне в совершенстве владели искусством превращения крови и пота покоренных народов в золото, драгоценные камни и редкие благовония. Вплоть до последних веков существования Римской империи покоренные ею народы были лишены каких бы то ни было политических и гражданских прав. Даже правящая верхушка в завоеванных государствах в отношениях с императорской властью обладала не бóльшими правами, чем раб в отношении к господину. Естественно поэтому, что римские провинции были подобны вулкану, всегда готовые разразиться очередным освободительным восстанием.

Вождь восставших рабов Евн судит рабовладельцев. Худ. В. А. Кокорев.

Особенно сильны были освободительные тенденции в азиатских провинциях Рима и в Египте, где рабовладельческие отношения, начавшие развиваться гораздо раньше, чем в Риме, к этому времени исчерпали свои возможности, и где поэтому культурный, политический и экономический гнет ощущался особенно сильно.

Положение в Иудее

Наиболее уязвимым из всех азиатских владений Рима была, пожалуй, маленькая Иудея. Расположенная на перекрестке торговых и военных дорог, она то и дело подвергалась нападению со стороны то одного, то другого завоевателя. Но народ Иудеи никогда не находился под чужестранным владычеством настолько долго, чтобы перестать надеяться на освобождение. Подвергавшееся двойному гнету (со стороны Рима и собственных эксплуататоров), население Палестины представляло собой благодатную почву, на которой пышно произрастали бунтарские антиримские настроения.

В 66 году н. э. в Иудее вспыхнуло народное восстание, направленное против римского владычества. Ио силы повстанцев были явно недостаточны. И это восстание, получившее название Иудейской войны, было подавлено с присущей римлянам жестокостью.

Казнь восставших рабов. Худ. В. А. Кокорев.

Спустя почти 70 лет, в 137 году, вспыхнуло другое восстание, также потерпевшее поражение. В результате этих поражений к революционным бунтарским настроениям примешивается изрядная доля пессимизма, уныния и безнадежности. Потеряв уверенность в возможности избавиться от эксплуатации своими собственными силами, угнетенные эксплуатируемые массы все более начинают возлагать надежды на пришествие сверхъестественного спасителя, готового отомстить угнетателям и установить царство справедливости на земле. Каждая новая вспышка и каждое новое поражение усиливают эту пессимистическую тенденцию.

Подобные настроения были характерны не только для иудеев. Они охватили к этому времени широкие слои рабов и эксплуатируемых, от Италии до самых отдаленных уголков Римской империи. В значительной степени это объяснялось поражением знаменитого восстания рабов и свободной бедноты под руководством Спартака (74–71 годы до н. э.), потрясшего римское общество задолго до Иудейской войны. Поражение восстания Спартака и других выступлений народных низов усиливало в их среде надежду на пришествие неземного, сверхъестественного спасителя. Это дало основание французскому историку Шарлю Эншлену сказать: «Христос победил потому, что потерпел поражение Спартак».

Разложение верхов

Всеобщее брожение и недовольство, отражавшие глубинные процессы, совершавшиеся в недрах римского общества, не были уделом лишь эксплуатируемых масс и народов порабощенных стран. Тлетворное дыхание всеобщего кризиса рабства ощущается и в высших слоях римского общества. Колоссальные богатства сосредоточиваются в руках небольшой части римских патрициев и всадников. Эти богатства не только ослепляют неимущих, но и развращают их обладателей. Пресыщенные бесконечными увеселениями и вечным ничегонеделанием, богатые римляне проявляют невероятную изобретательность, чтобы хоть чем-то заполнить свою жизнь и занять досуг. Ночь отводится для деловых переговоров, визитов и пиров, дневные часы — для сна и отдыха. Здоровый вкус заменяется гастрономической изощренностью. Знаменитый римский обжора Лициний Лукулл угощает своих гостей паштетом из соловьиных языков. Вслед за пищей принимается рвотное, чтобы можно было вновь приступить к пиршеству. Сенека рассказывает об одном таком обеде стоимостью в 10 миллионов сестерциев. Причудой римских аристократов становится разведение великолепных садов, диковинных животных и садков с дорогой рыбой. Все это, в их глазах, бесконечно выше жизни раба или простого человека. Хищных рыб мурен, предназначенных для пиршеств аристократов, откармливают человеческим мясом. И в то же время Красс, по сообщению одного римского писателя, надел траур, когда сдохла его любимая мурена. Пресыщенные жизнью, римские патриции и всадники предаются самому чудовищному разврату. Недаром в одном из ранних христианских произведений, Откровении Иоанна, Рим назывался «вавилонской блудницей».

Все это сопровождается постепенным спадом интереса со стороны господствующих классов к философии и литературе. Сенека с горечью говорит о богачах, которые покупают книги только для того, чтобы украсить ими свои столовые, и даже не читают их заглавий. В этих условиях развивается настроение, отрицающее всякий смысл земного существования, среди аристократов становятся модными самоубийства. Пышно расцветают представления о том, что подлинный смысл жизни можно обрести лишь в потустороннем, загробном существовании. В трудах философов-стоиков, и особенно у Сенеки, все чаще проскальзывает мысль о том, что современное общество должно быть спасено каким-то сверхъестественным героем, чуждым моральной испорченности и пороков земного мира. Господствующие классы Рима этого времени напоминают людей, пирующих на вершине гигантского вулкана и возлагающих надежды на свое спасение на сверхъестественные силы.

Как видно, общий упадок, охвативший римское общество в I–III веках н. э., порождает сложную гамму настроений и иллюзий. Это прежде всего общее недовольство существующим порядком вещей, переходящее у рабов в ненависть, а у рабовладельцев проявляющееся в виде мрачных предчувствий.

Но Римская империя была еще достаточно сильна, чтобы подавить любое открытое выступление. Бессилие страждущих и обездоленных приводит к поискам религиозного утешения. Мир чудовищных человеческих страданий и противоречий создает питательную среду для новой религии, способную, говоря словами Маркса, стать «сердцем бессердечного мира». Ни одна из старых религий, освящая своим авторитетом рабство, не давала рабам никакого утешения, не оставляла никакой надежды на лучшую жизнь даже в загробном мире. Греческая и римская религия вообще рассматривали загробное царство теней как место ужасов и беспросветной тьмы. Те же из восточных культов, которые признавали воскресение и переселение душ в райские сады, и там отводили лучшие места знатным и богатым. К тому же каждая из существовавших религий носила на себе следы местной ограниченности. Обряды одной религии, жреческий ритуал, система жертвоприношений, культовые ограничения в пище были, как правило, неприемлемыми для представителей других народностей. Все религии древности не только возникали на узкой племенной или народной основе, но и могли существовать только, пока существовала эта основа. Завоевание одного народа другим означало вместе с тем и победу богов завоевателей над богами побежденных. Римляне, завоевавшие к середине I века н. э. почти все Средиземноморье, не только распространили повсюду культ своих богов, но и пытались включить в свой собственный пантеон наиболее популярные божества покоренных народностей. Но народы покоренных стран не могли принять римскую религию, во-первых, потому, что она была фактическим отражением жизни небольшого народа и совсем не годилась для масштабов мировой империи, а во-вторых, потому, что естественную ненависть к поработителям покоренные народы переносили и на их богов.

Стремясь создать общеимперскую религию, римские правители настойчиво пытались ввести общегосударственный культ императоров. Их объявляли богами, им воздвигали алтари, статуи и храмы. Поклонение императорам стало признаком политической благонадежности. Однако культ императоров, насаждавшийся сверху, носил искусственный характер и не мог пустить глубокие корни, ибо он не соответствовал тревожным и мистическим настроениям, охватившим повсеместно массы рабов и бедноты, находившиеся под владычеством Рима.

Необходима была новая религия, могущая перешагнуть через национальные и сословные границы, способная дать утешение всем страждущим и обездоленным, увести их из этого мира страданий в мир иной. Такой религией и стало христианство.

3. ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ХРИСТИАНСТВА

Иудаизм как один из источников христианства

Христианство возникло не на пустом месте. Оно впитало в себя многочисленные элементы различных восточных культов, которые наряду с элементами стоической философии составили идеологическое, ритуальное и догматическое содержание нового вероучения. Поэтому принято говорить, что христианство носит синкретический (то есть собирательный) характер. Главными религиозно-философскими источниками христианства послужили иудаизм, мистические восточные культы, а также философские учения римского стоика I века н. э. Сенеки и александрийского иудея Филона.

Анализ раннехристианских источников и памятников античной культуры показывает, что новая религия возникла не в Палестине, как утверждает церковная традиция, а в еврейских общинах диаспоры («диаспора» в переводе с греческого «рассеяние»). Еврейская диаспора, то есть община и колония, находившаяся вне самой Палестины, складывалась в течение ряда столетий. Вавилонские, ассирийские, греческие, римские завоеватели, сменявшие друг друга, уводили из Иудеи десятки и сотни тысяч пленных, превращая их частично в рабов, частично в колонистов. Но, оторванные от своей родины, евреи диаспоры, жившие в Двуречье, Египте, Греции, во многих городах Северной Африки и в Италии, продолжали поддерживать более или менее тесные связи как друг с другом, так и с главным религиозным центром иудаизма — Иерусалимом. Этому в значительной мере содействовала их религиозная обособленность. Дело в том, что в отличие от других народов Средиземноморья, придерживавшихся различных видов многобожия, древние евреи верили в единого всемогущего бога Яхве (или Иегову).

Разумеется, вопреки утверждениям богословов, древние евреи не всегда были монотеистами. Ветхозаветная Библия (собрание «священных» книг, принятых в равной мере иудеями и христианами) сохранила, несмотря на неоднократные подчистки, многочисленные следы более древних, политеистических культов. В ней упоминается, что в древности отдельные еврейские племена поклонялись идолам в виде золотого тельца, медного змия и т. д. В одной из книг Библии рассказывается, что под каждым деревом люди поклоняются различным духам, божествам и приносят жертвы ваалам (в переводе «господин», «божество данной местности»). Следы политеизма заметны и в развитом монотеистическом иудаизме. Так, например, многочисленные ангелы, архангелы есть не что иное, как бывшие самостоятельные божества, превращенные по мере развития единобожия в исполнителей воли единого верховного бога. Тенденция к переходу от политеизма к монотеизму заметна у большинства народностей, переходящих к развитому рабовладельческому обществу с монархической организацией власти. Но у древних евреев этот переход совершился раньше, чем у других народов, входивших в состав Римской империи.

Однако и после того, как культ единого всемогущего бога Яхве в основных чертах сложился (VIII–VII века до н. э.), иудаизм продолжал подвергаться различным влияниям со стороны других восточных религий. Так, из религиозных учений вавилонян находившиеся в длительном вавилонском пленении (VII век до н. э.) евреи заимствовали веру в загробную жизнь, в воскресение праведников, легенду о потопе и страшном божьем суде, в ходе которого грешники будут осуждены на вечные муки. Поддерживая религиозный фанатизм своих соплеменников, жрецы бога Яхве внушали верующим иудеям мысль, будто бы они являются избранным богом священным народом. Учение о богоизбранности евреев не только приводило к тому, что правоверные иудеи с высокомерием и презрением относились ко всем язычникам, но и подогревало их надежды на то, что всемогущий бог Израиля должен спасти свой народ от бесконечных иноземных угнетателей и жестокой эксплуатации со стороны своей собственной знати, царей и жрецов. Поэтому еще задолго до возникновения христианства среди иудеев возникли надежды на то, что бог пришлет спасителя, который избавит народ Израиля от обрушившихся на него несчастий.