Книги

Помню

22
18
20
22
24
26
28
30

Взобравшись на верхнюю полку, я улёгся и тут же уснул. Проспав несколько часов, я открыл глаза. Во рту был неприятный привкус и сухость. Очень хотелось пить, и я попросил ребят, занятых оживлённой беседой, принести мне стакан воды. Я с жадностью выпил воду, поблагодарил их и опять уснул.

Меня разбудили. Я слез с полки и направился в туалет. В зеркале нашёл свою физиономию не очень свежей. Облил голову холодной водой, сполоснул рот и обтёрся вагонным полотенцем. Мне стало лучше, и оставшееся время я провёл у окна. Колёса вагона отбивали чечётку, минуя зазоры в стальных рельсах. Быстро мелькали телефонные деревянные столбы, сопровождающие, как конвой, железнодорожное полотно. Вокруг – зелёные поля, временами меняющиеся лесом.

Природа очаровывала меня своей красотой, а постукивание колёс напомнило слова давней песни. И я стал петь:

Чёрная стрёлка проходит циферблат.Смотришь в окошко: колёсики стучат.Стучат, стучат колёсики, бегут, бегут мосты,И едут прямо в Киев эти чёрные коты.Поезд подходит на киевский перрон.Быстро вскочили в оцепленный вагон,Пломбу сорвали, швейцару дали в глаз,И пошли тюки с товаром прямо на Евбаз.

Уж коль я упомянул Евбаз (Еврейский базар), то необходимо отметить, что базар этот просуществовал до начала войны и находился на месте сегодняшней площади Победы. На это место когда-то стекалась уйма людей, подводы крестьян-евреев и не евреев. Тут можно было увидеть всё, присущее тому периоду жизни. Будучи мальчишкой, я бывал на этом базаре и с родителями, и без них. Я страшно увлекался пением и танцами цыган и заставлял родителей порой волноваться. К сожалению, базар этот ликвидировали, а на площади построили здание цирка. Красивый бульвар Шевченко влился в площадь с одной стороны и имел своё продолжение с другой. Позднее универсальный магазин «Украина», построенный на небольшой некогда речушке Лыбедь, ещё больше украсил площадь и вернул этому месту почти былую оживлённость. Но, что бы ни делали и как бы ни делали, старые постройки здесь всегда напоминали мне Евбаз. Ещё долгие, долгие послевоенные годы не сходило с уст кондукторов цветных трамваев, объявляющих остановку при подъезде к площади, слово Евбаз. Если говорить откровенно, то это слово было намного приятнее, ибо оно напоминало мне жизнь, а площадь Победы, в противоположность ему, напоминало смерть. Смерть многих погибших киевлян, а среди них – моих родственников и близких.

Но я вернусь к последовательности, ведь ещё так много помню и так много есть о чём писать.

Сегодня мысли мои принадлежат только 1955 году, и впереди ещё много дорог, поезженных поездами, самолётами, пароходами, и очень много скопившегося материала для письма. Пишу легко, мысли укладываются на бумаге без всяких усилий. Я стараюсь придерживаться хронологии, вспоминая год за годом о прожитом и содеянном.

Глава 8

Поезд, то и дело меняя железнодорожные пути, приближался к киевскому вокзалу. Скорость заметно падала, реже стали мелькать перед глазами столбы и постукивать колёса. А вот и он, трёхзубый красавец-вокзал, построенный в своеобразной форме из трёх зубьев, два из которых были левым и правым крыльями с залами ожидания и другими услугами. Центральная часть представляет собой зал, просторный и необычайно высокий.

Поезд медленно подъехал к перрону. Засуетились пассажиры. Каждый спешил пораньше выйти. Я же не спешил. Попрощался с ребятами и почти последним вышел из вагона. Вот он, мой Киев. Я прошёл на привокзальную площадь ближним путём, так знакомым мне с юности.

Остановка Владимирская. Ещё пять минут, и я дома. Всё такое родное и знакомое. Я вышел из трамвая. В ларе купил папиросы «Беломор» и зашёл в дом. Мой подъём на третий этаж сопровождался звуками скрипки, аккордеона и какого-то струнного народного инструмента.

Каждый год я приезжал в Киев, и каждый мой приезд был для меня праздником. Я очень любил этот город и очень был к нему привязан.

Вот я в объятиях матери, меня крутят вокруг своей оси соседи, восхваляя мой вид и наделяя тысячами комплиментов. В доме ничего не изменилось. А, собственно, что могло измениться в тринадцатиметровой комнате, где проживали три человека? Теснота, но нас научили ценить и это. Тысячи и тысячи людей по-прежнему жили в глубоких подвалах.

Разложив свои вещи, я сполоснулся под душем, покушал. В дверь постучались. Вошла Рэма. Она прильнула ко мне и поздравила с окончанием училища.

– Страх, как хочу видеть тебя в форме! – сказала она. – Не буду мешать. Зайди ко мне позднее.

Через большое окно, выходившее на улицу Владимирскую, доносился шум оживлённого города, иногда прерывающийся скрипом и писком трамвайных колёс, совершающих поворот на улицу Саксаганскую. К этому скрипу мы привыкли, и он не мешал нам спать даже ночью. Под шум и скрип я уснул, но ненадолго. Меня разбудил разговор пришедшего отца. Я встал и, очутившись лицом к лицу с отцом, обнял его. Он посмотрел на меня и заметил, что я выгляжу настоящим мужчиной. Мать же, не переставая, отчитывала его за то, что он приходит поздно.

– В приличных семьях люди обедают все вместе и в определённое время. А у меня в семье каждый приходит, когда ему вздумается, и я, как проклятая, должна сидеть на кухне в ожидании твоего отца, чтоб его покормить. Папа твой забывает, что я работаю не в ресторане, и к концу дня я не чувствую ног. Он утром покушал и ушёл, а я пойди купи, принеси, приготовь и жди, когда его величество пожалует прийти домой. И так всю жизнь. Обо мне он не думает. В голове у него только работа и работа. И если ты, Вадюся, думаешь, что папа твой приносит хорошую зарплату, ты ошибаешься. Такая моя судьба, – произнесла мать, заканчивая свою речь.

Отец молчал, терпеливо ожидая финиша, а затем встал, подошёл к матери, обнял её, поцеловал и не забыл добавить, что любит её, и чем больше она его ругает, тем больше он её любит. Всё сразу наладилось, успокоилось, и мать удалилась на кухню, что-то приговаривая.

Мы сидели на диване, и я с удовольствием рассказывал о себе и отвечал на вопросы. Когда я заговорил о моём назначении, отец сказал мне, что Саша Мельников работает в отделе кадров Киевского округа и, вполне возможно, сможет мне помочь.

С Сашей я познакомился в Челябинске. Знакомство наше было прервано разлукой в связи с расформированием воинской части. Я уехал в Черновцы, а Саша, по воле рока, – в Киев. Он стал киевлянином, а я – иногородним. Но, как бы то ни было, мы остались друзьями, и мои родители с большой любовью и вниманием отнеслись к парню, впервые приехавшего в крупный город.

Саша, выросший в глуши сибирских лесов, работавший лесником, был предельно честным и прямым. Он не знал хитростей и уловок жизни. Добрый, отзывчивый, он всегда был готов протянуть руку помощи другу. С первого посещения нашего дома, когда он представился моим родителям как мой друг, Саша стал неотъемлемой частью нашей семьи. Моих родителей он называл папой и мамой. Они были ему близки и даже женили его. Саша крепко обосновался в Киеве и обзавёлся семьёй. Он был счастлив. С женой Любой они часто посещали наш дом. Вот так у меня появился друг в штабе Киевского округа.