— Смерти ей желал, понимаешь? Мы поссорились, я уехал, телефон не взял нарочно, чтобы она дозвониться не могла, — Роман не замечал, что говорит Сергею "ты" и одного хотел, чтобы тот не отпускал. — Если бы я знал…

— Никто не может знать.

— Как я буду? Прощенья не попросил! И все поздно уже.

— Это пройдет, Рома, поболит и пройдет.

— Не пройдет! Я виноват…

— Не говори так, никто не виноват, судьба такая, а у тебя своя. — Сергей отстранился, посмотрел в глаза. Близко. — Своя судьба у тебя, и ты не станешь, как отец, — снова притянул к себе.

Слезы подступили, брызнули из глаз, Рома заплакал, уткнувшись в плечо Сергея. Так они и сидели, пока не подъехал Степан.

— Что долго так? — Сергей помог Ромке встать.

— Да пока в конторе порешал. Они сразу до места довезут. А я за ними, только вас дома выкину и за батюшкой заеду, договорился уже. А Ромке не надо туда, я сам справлюсь — Сергей кивнул.

— Мы назад сядем. — и повел Романа к машине

— Добро, — Степан подхватил со скамейки узелок, — я Клавдии позвонил, она дома все организует. Как справлюсь на кладбище, вернусь — посидим помянем.

Ехали молча, при Романе говорить ни о чем не стали, за дорогу он немного успокоился, трястись перестал, но снова ушел в себя, сидел безучастный. Сергей опасался нового приступа, обморока, истерики, но это было гораздо хуже. Он держал Рому за руку, тот не сопротивлялся, руки не отнимал и при этом отдалился недостижимо, закрылся, поставил между собой и миром стену. Нельзя оставить его там, эта мысль настойчиво перекрывала все другие, даже беспокойство о Нине. Нельзя оставить… отпустить. Но как вернуть к общению?

У Сергея не было жизненного опыта на предмет похорон, последние дни так измотали человеческим равнодушием к смерти, целые организации работали в отлаженном механизме технического устранения её последствий для живых, соборованием, утилизацией, удалением останков за кладбищенские заборы.

И все было настолько регламентировано, отлажено, равнодушно, что на сострадание места не оставалось. Не было этой графы в списке ритуальных услуг. Видимость была, а за ней единственное желание — заработать.

Самыми человечными из вереницы людей, с которыми Сергею пришлось столкнуться в процессе оформления эксгумации и перезахоронения, были могильщики. Несмотря на их странные шутки, на жаргон и обыденность, с которой они раскапывали трупы, эти двое мужиков, приведенные жизнью до той самой черты, где она переставала быть, остались людьми. На Рому смотрели с участием, за это Сергей был им благодарен.

Во дворе слонялись отдыхающие, следили за приготовлениями. Клавдия и с ней еще женщины носили в дом стулья, посуду, были возбуждены, на ходу обсуждали, где устроить стол. Спорили — во дворе, или в доме.

— Места же больше, вон в беседке и на дорожке прямо поставим, и все свободно рассядутся, — доказывала одна

— А мухи замучают, так и роятся, куска в рот не положишь, лучше потеснее, но в доме, — возражала другая.

— В доме, — прекратила их спор Клавдия, — нечего народ тревожить, люди отдыхать приехали, а не на поминки смотреть, а мы тут будем… — увидела Сергея с Ромой, осеклась на пол слове, — Вернулись! Быстро вы, у нас еще ничего не готово.

— Это только мы с Ромой, а Степан поехал… он… сам там, — при Ромке не стал объяснять, Клавдия поняла.