— Обещаю… Сережа, я… скучать буду.

— Да увидимся еще, — Сергей протянул Роману руку, — Ну… бывай. Если что, свисти мне, я сразу примчусь, — и неожиданно обнял, притянул к себе, снимая последние преграды отчуждения, — все будет хорошо. — К платформе пыхтя подтягивался поезд. — Ну вот, успели, — отпустил Ромку Сергей. — Ух ты, отсчет с хвоста, а у меня второй вагон! Побегу… Нину береги!

Весь обратный путь Сергей провалялся на верхней полке, вкушая все прелести плацкарта. Но тревоги о Нине, мысли о Ромке и рабочие планы, от которых уже некуда было деваться, отвлекли настолько, что Сергей не заметил, как прошло время. В ночь проезжали Москву, мелькнули огни Первопрестольной, по маячили высотки, и снова темнота, полустанки, перестук колес, сопение соседей по вагону. Тревожный сон, в котором не прекращалось мерное покачивание.

Проснувшись Сергей увидел в окно серое, обложенное дождевыми тучами небо, по стеклу ползли тонкие прозрачные водяные змейки.

Дождь… Питер…

Последние часы пути Сергей провел в нетерпеливом ожидании. Хотелось поскорее оказаться в просторном вестибюле Московского вокзала, выйти на Площадь Восстания, ощутить влажный ветер, характерный нерв и движение центральной улицы, перегруженной машинами, шагать по Невскому, пестреющему зонтами и витринами, увидеть мокрых горожан и туристов, стать неотделимой частью Города. Как же этого не хватало!

Наконец и Гимн Глиэра из репродукторов, и металлический голос диспетчера над пространством вокзала:

— Уважаемые пассажиры, поезд номер…

Надо поймать такси, добраться домой, привести себя в порядок, ехать в офис и к родителям, но первое, что сделал Сергей, ступив на защищенный крышей перрон — это набрал номер своего хорошего друга, связанного с кругом артистов и художников.

— Зиновий Николаевич? Прости за ранний звонок, я только приехал, с вокзала звоню. Дело срочное к тебе, хочу наброски одного самоучки показать, думаю заинтересуют. Да, молодой… и, по-моему, талант.