— Как красиво, — заметила Аня.
— Это папа увлекается, — пояснил Матвей. — Нашел себе занятие: копается в садике с утра до вечера.
— Дом ваш собственный?
— Нет, гарнизонный. Папа числится в очереди на квартиру. Будем надеяться, что дождемся.
В окне шевельнулась занавеска, и показалось чье-то лицо. У Ани екнуло сердце. Тёмка первый взбежал на крыльцо и по-хозяйски потянул на себя дверь. В коридоре, однако, остановился, увидев перед собой мужчину с палкой, застеснялся, свесил голову и бочком юркнул мимо хозяина в комнату.
Аня стояла напротив отца и смотрела на него неотрывно. Она помнила его очень смутно — память поддерживалась немногочисленными фотографиями — но теперь узнавала, открывала знакомые, живые черты. Он, видимо, был на протезе — несведущий человек не понял бы сразу, что у него нет одной ноги. Опирался на трость, одет был в летный свитер
из верблюжьей шерсти светло-коричневого цвета, удивительно походил на Матвея ростом и комплекцией, словно тот и вправду был его родным сыном. Аня знала: отец двумя годами старше матери, сейчас ему пятьдесят четыре, настолько и выглядел, но лицо его хранило какую-то укоренившуюся усталость, в глазах — застывшая навек тоска за слезой радости: он заметно волновался и смотрел на дочь с нерешительным ожиданием.
— Что же мы стоим в коридоре? — неловко заговорил Матвей. Он порядком растерялся и забыл элементарно представить их друг другу. — Аня, проходи в комнату.
В это время Семен Павлович протянул руку и погладил Анну по щеке.
— А ведь ты мало изменилась, — сказал он. — Я всегда знал, что ты станешь красавицей.
У Ани почему-то хлынули слезы из глаз, без всякой внутренней подготовки. Она осторожно обняла его — родное существо, одно из самых родных, какие бывают у человека. Не было необходимости привыкать к нему, она помнила его сердцем, своей иртеньевской сущностью, она была его дочерью — и этим все было сказано. Вот и ей выпало счастье выплакаться на отцовском плече, о таком Анне не доводилось даже мечтать.
Отец и дочь стояли обнявшись, а Матвей с сумками в руках застрял посреди коридора с видом человека, который узрел нечто совершенно неожиданное.
Глава 3
Они сидели за обеденным столом. Аня так увлеклась разговором с отцом — им так много надо было рассказать друг другу, — что не замечала, как Матвей выходил из дома, возвращался с пакетами, как громыхал посудой на кухне и вскоре заставил стол тарелками с едой. По квартире распространился аппетитный запах жареного мяса — источником послужили крупные куски, сложенные румяной горкой на подносе в окружении печеных помидоров и мясистых перцев.
— Кушать подано, господа. — Кулинар одарил присутствующих своей замечательной улыбкой.
— Ой, что же это я? Совсем забыла. Матвей, где моя сумка?
Аня принялась вынимать продукты — купила все дорогое: черную и красную икру, армянский коньяк «Наири» двадцатилетней выдержки, колбасы твердого копчения, головку «Рокфора», балык из осетрины, нарезанный нежными ломтиками, и прочую вкусную снедь.
Тёмка даром времени не терял, обследовал все помещения. В доме было три комнаты, небогато, но чисто отремонтированные, полы дощатые, крытые коричневой масляной краской. Белые оконные рамы, подоконники и внутренние двери тоже выглядели свежевыкрашенными. Впечатляющие чистота и порядок не скрывали, однако, отсутствия в доме женщины. Это было сугубо мужское жилище по рациональному раскладу вещей, по строгой обстановке спален, лишенных кокетливых подушек, покрывал, всевозможных забавных вещиц, какими любят украшать и создавать в квартире уют женщины. Печать аскетизма лежала на всем, начиная с непритязательной посуды, кончая простой, но крепкой мебелью.
Тёмке все же удалось отыскать в сухом чередовании предметов обихода модель планера.
— Ж-ж-ж, — кружил над головой планером Тёмка. — Дядь, подаришь мне самолет?