Преимущество публицистики перед официальными документами или официальной, строго цензурируемой периодической печатью заключается в том, что она отражает реальное мнение и отклик духовного сословия на злободневные вопросы церковной жизни, которые не были предметом публичного обсуждения в Российской империи. Возникший жанр церковно-общественной публицистики дает подготовленному к ее изучению исследователю возможность верно оценить значение внутренних проблем Церкви для различных социальных групп и государства в целом.
В 1990-х г. отечественные историки получили возможность беспрепятственно и без нажима со стороны государственных идеологов изучать историю Русской Церкви с последующей защитой диссертаций и публикацией научных монографий. К сожалению, отсутствие знания христианского богословия, канонического права, нюансов церковной политики и идеологии, а также особенностей религиозного сознания как клириков, так и мирян приводили к ошибкам и неточностям со стороны, в том числе, достаточно уважаемых исследователей[742]. В связи с возрастающей активностью в области изучения истории Русского Православия возросла и активность использования церковно-общественной публицистики, однако, по нашему мнению, ее данные часто применяются без необходимого анализа, а значит, некорректно. Для наглядности приведем пример научных монографий и статей, посвященных истории Русской Православной Церкви, в которых активное использование церковно-общественной публицистики как исторического источника не всегда сопровождено необходимым уровнем изучения ее достоверности.
С. В. Римский в своей монографии «Российская Церковь в эпоху Великих реформ»[743] достаточно активно использует церковно-общественную публицистику в качестве исторического источника. Исключая ссылки на журналы «Русский архив» и «Русская старина», а также случаи, в которых Римский ссылается на публицистику, оговариваясь, что данный тезис является частным мнением автора, мы насчитали более тридцати случаев ссылок на труды свящ. И. С. Белюстина, Д. И. Ростиславова, свящ. А. И. Розанова, А. Н. Муравьева, Н. П. Гилярова-Платонова и Елагина как на непреложную или относительную истину. Не преследуя цель досконального исследования упомянутой монографии, обратим внимание лишь на несколько случаев, в которых, используя публицистику как источник, исследователю стоило сослаться на нее не как на неопровержимый факт, а как на одно из мнений, а также учесть особенности каждого из публицистов.
С. В. Римский пишет о методах работы духовной цензуры и ее отношении к готовящимся публикациям религиозной тематики, основываясь на мнении предубежденного против монашества и любого церковного чиновничества Д. И. Ростиславова[744]. Повествование о взяточничестве благочинных, архиерейских письмоводителей[745], наставников духовных училищ[746], а также иных злоупотреблениях[747] в некоторых случаях подтверждается, а иногда и полностью основывается на книге свящ. И. С. Белюстина «Описание сельского духовенства». Кроме того, публицистика стала непререкаемым источником для описания жизненных обстоятельств[748] и уровня дохода приходского духовенства[749], психологического портрета выпускников семинарий[750], качества содержания учеников в училищах[751], а также при оценке эффективности проведенных церковных реформ[752].
Несомненно, исследователь имеет право ссылаться на мнения современников относительно любых проблем и вопросов ровно так же, как и использовать опубликованные ими статьи в качестве источника. Однако в случае применения в научных монографиях данных церковно-общественной публицистики, в связи с опасностью подвергнуться предвзятому мнению автора-публициста, исследователь обязан изучить используемый им источник более подробно. В противном случае, при наличии в публицистике множества противоположных мнений относительно одного и того же явления, исследователь рискует поддаться искушению не искать историческую истину, а подтверждать мнением современников свою субъективную позицию.
В случае с монографией С. В. Римского, по нашему мнению, к редким случаям некорректного использования данных в основном из «Описания…» свящ. И. С. Белюстина исследователя привело чрезмерное доверие недостаточно критичному исследованию А. Папкова «Церковь и общество в эпоху царя освободителя»[753], и убеждение, что обстоятельства написания и содержание книги свящ. И. С. Белюстина достаточно исследованы еще до 1917 г.,[754] что не соответствует действительности.
В качестве иллюстрации другого рода ошибок, причиной которых становится недостаточное знакомство или осознанное упущение некоторых фактов биографии публицистов, обратим внимание на монографию М. В. Никулина «Православная Церковь в общественной жизни России (конец 1850-х – конец 1870-х гг.)[755]. Недостаточное осмысление жизненного пути, мировоззренческих позиций или иных обстоятельств, связанных с личностью автора, мнение которого используется в качестве исторического источника, на практике может привести исследователя к неверному и чрезмерно зависимому от позиции самого источника выводу. В монографии М. В. Никулина, несмотря на несомненно высокое качество проведенного исследования, данная ошибка имеет место. Как в диссертации в целом, так и при написании раздела «“Крамола” И. С. Беллюстина и отодвинутая духовно-учебная реформа»[756] исследователь, используя труды отца Иоанна в качестве исторического источника, корректирует полученные данные посредством обращения к архивным документам и публицистическим произведениям его оппонентов. Однако, по нашему мнению, даже столь оправданный и единственно правильный подход к церковно-общественной публицистике как к историческому источнику не уберег исследователя от некоторых неточностей и ошибок. В упомянутом выше разделе монографии М. В. Никулин анализирует не только книгу «Описание сельского духовенства», но и личность ее автора свящ. И. С. Белюстина, который предстает перед читателем исследования чрезмерно идеальным. М. В. Никулин описывает Белюстина как образованного, эрудированного, открытого в своих суждениях профессионала, владеющего несколькими языками борца за правду, чья манера повествования и стремление к гласности были осуждены священноначалием[757]. Кроме того, исследователь ошибочно заявляет, что отец Иоанн был запрещен в священнослужении «как сторонник свободы совести и прекращения преследования старообрядцев»[758].
Таким образом, в данной монографии как личность, так и мотивы литературной деятельности свящ. И. С. Белюстина представлены слишком односторонне, что способствует неправильному восприятию трудов публициста и чрезмерному доверию его мнению. По нашему убеждению, исследователю необходимо было принять во внимание и ознакомить читателя с отношением свящ. И. С. Белюстина к Русскому Православию, которое он не считал христианством, его мнением о сектантах и раскольниках, существование которых отец Иоанн признавал за благо для русского народа[759], и, несомненно, указать на истинную причину его запрета в священнослужении, которой стало оскорбление св. имп. Константина Великого, отрицание догм и роли Вселенских Соборов[760], искажение событий истории и непочтительное отношение к авторитету Церкви[761].
Недостаточно критичный подход или полное отсутствие необходимых действий при использовании церковно-общественной публицистики в качестве исторического источника чаще всего наблюдается в кратких научных статьях и сообщениях. Это происходит, по всей видимости, в связи с нежеланием исследователей предпринимать ряд достаточно трудоемких действий для выявления степени актуальности и непредвзятости публицистики как исторического источника.
Так, например, в статье «Сельское духовенство в эпоху “Великих реформ” XIX века в России» ее автор В. Слепнев в одном случае характеризует отношение белого духовенства к монашествующим и архиерейский деспотизм по отношению к священникам, основываясь исключительно на мнении Белюстина[762], а в другом, воспринимая мнение того же автора за истину, делает неутешительные выводы о силе действия церковной проповеди и миссионерства[763]. В другом случае, анализируя книгу «Опыт исследования о доходах и имуществах наших монастырей», автор статьи «“Складка” антиклерикализма…» И. В. Кравцов, очевидно сочувствуя взгляду Д. И. Ростиславова, излагает материал таким образом, что у читателя не возникает сомнений в истинности представленных исследователем монашеских богатств сведений и сюжетов. Кроме того, И. В. Кравцов характеризует Д. И. Ростиславова как глубоко и искренне верующего человека, критикующего церковные порядки не по причине личной обиды, а преследуя исключительно благие цели[764], что в контексте изучения церковно-общественной публицистики может стать предметом спора.
Найти и подвергнуть критике все опубликованные до настоящего время статьи и монографии, авторы которых использовали церковно-общественную публицистику как исторический источник, допуская ошибки или неточности, не входит в задачи данного исследования. В связи с этим мы ограничимся представленными выше публикациями в качестве примеров, указав, однако, на статью А. А. Тесля «Церковные вопросы 1860–1880-х годов и позиция славянофилов»[765] как на научный труд, в котором более обстоятельный подход к широко используемой автором церковно-общественной публицистике сделал бы его еще привлекательнее для специалистов.
В завершение данного раздела обратим внимание не только на некорректное использование церковно-общественной публицистики в научных трудах, но и на случай переиздания трудов Д. И. Ростиславова, современную редакцию которых предваряют вступительные статьи А. И. Цепкова[766]. Подход Цепкова к церковно-общественной публицистике как к историческому источнику не просто некорректен и некомпетентен, но и антинаучен. Очевидно, будучи противником любого рода религии, автор вступительных статей, отвергая необходимость критического анализа книг Д. И. Ростиславова, считает представленную в них информацию единственно реальной действительностью, не подлежащей сомнению[767]. На основании ничем не подтвержденных, а в ряде случаев и опровергнутых фактов Цепков критикует не только Русскую Церковь в XIX в., Церковь в XXI в., но даже саму религию как мировое явление. К сожалению, в данном случае мы сталкиваемся с пропагандистским подходом в ущерб исторической истине, методы которого недопустимы в научном исследовании вне зависимости от преследуемой цели.
При необходимости использования церковно-общественной публицистики в качестве исторического источника, особенно если речь идет о научной работе, исследователю необходимо предпринять ряд действий и учесть особые свойства публицистической литературы. Публицистика, помимо последовательного изложения волнующих общественность проблем, изобилует эмоциями, предположениями, оскорблениями, преувеличениями и даже фальсификацией фактов. Данные обстоятельства делают необходимым учитывать большое количество факторов в процессе извлечения из публицистики исторической истины и научных знаний. Одной из важных целей исследователя становится отделение сути проблемы, ее реального масштаба от эмоций и субъективности автора-публициста.
Изучение церковно-общественной публицистики, ровно так же, как и анализ ее содержания, немыслим вне контекста истории Российского государства и Русской Церкви в XIX в. Приступая к исследованию того или иного произведения, историку необходимо заранее ознакомиться с государственными законами, актами, указами и постановлениями относительно Ведомства православного исповедания, изучить характер взаимоотношений Церкви и государства в периоды правления Николая I и Александра II, а также ознакомиться со статистическими данными о количестве приходов и монастырей, численности духовенства и объеме выделяемых государством на его содержание сумм. В ряде случаев исследователю также необходимо обладать знаниями христианского богословия, догматики и философии.
Критический анализ рассматриваемого нами феномена является довольно сложным процессом, поэтому необходимо создать схему и методологию его изучения. Учитывая способ подачи материала, который широко использовали церковные публицисты и целью которого является убедить читателя в безусловной истинности своей позиции, исследователь не должен чрезмерно доверять ссылкам авторов на личный опыт или голословному восхвалению неназванных достоверных источников. Кроме того, полезно будет также подвергнуть сомнению и мотив написания статьи или брошюры, причем даже в случае, если автор для придания своим словам большей убедительности использует цитаты из Священного Писания.
В первую очередь предметом исследования историка должна стать личность публициста, и только потом его произведение. Критический анализ личности автора начинается с изучения его биографии, социального положения, сословной принадлежности, а также идейных, политических и религиозных воззрений. Основные биографические данные можно получить из существующих словарей и энциклопедий, а также монографий, посвященных жизни или трудам того или иного автора-публициста. Изучив библиографию вопроса, исследователю необходимо обратиться к архивным источникам, среди которых особо важное место занимает личная переписка публициста с друзьями, родственниками, соратниками и редакторами периодических изданий. Целью изучения биографических сведений является не только выяснение принадлежности публициста к определенному сословию, образовательного ценза и рода его занятий, но и анализ фактов из личной жизни, которые могли повлиять на мировоззрение или предубедить его в отношении какой-либо проблемы или личности. Информация, извлеченная из личной переписки, а также из судебного или любого другого делопроизводства относительно исследуемого автора, важна для оценки его политических, идейных и религиозных позиций, знание которых будет способствовать правильной оценке мотивов публицистической деятельности автора, а также степени субъективности, предвзятости и достоверности предоставленной им информации.
Важным этапом исследования является определение степени осведомленности автора о том предмете, который является объектом его интереса. Например, если объектом публицистического произведения является духовное образование, то необходимо выяснить, имел ли возможность автор на личном опыте ознакомиться с его особенностями через прохождение курса училища, семинарии и академии, или занимая определенную должность в одном из учебных заведений. Данная информация должна быть применена не формально, но с учетом всех ее подробностей. Важно определить, в какие годы и в каком регионе публицист получал духовное образование или состоял в должности наставника, эконома, инспектора и пр. Идеальным вариантом можно считать извлечение подробностей его биографии в данный период, в том числе разряд успеваемости в случае прохождения курса или причину увольнения в случае, если публицист занимал наставническую и административную должность. Однако необходимо учесть, что данные подробности не всегда должны быть сообщены самим публицистом, их источником могут стать имеющиеся архивные документы. В случае, если в анализируемом источнике содержатся подробности каких-либо событий с участием реальных исторических персонажей, важно установить, являлся автор их свидетелем или его мнение сложилось на основании предоставленной от третьих лиц информации.
Достаточно проанализировав информацию, относящуюся к личности автора, его биографии и степени осведомленности в области, являющейся объектом его литературно-публицистической деятельности, необходимо выяснить мотивы написания конкретной статьи или книги, а также время и место их публикации. Мотив, побудивший публициста к написанию статьи, определяет ее содержание, и знание этого мотива для исследователя является необходимым условием при анализе степени достоверности опубликованной в ней информации. Мотивы автора могут быть разными: обратить внимание общественности на тревожащую автора конкретную проблему или действительность в целом; «отомстить обидчику» или притесняющей свободу автора организации, выставив его или ее в неприглядном свете; ослабить влияние какого-либо конкретного произведения или ряда произведений публициста, с чьей точкой зрения не согласен публикующий статью автор и пр. Например, за отрицанием серьезных проблем в духовном ведомстве может стоять не убеждение автора в их реальном отсутствии, а боязнь гласности в данном вопросе. В таком случае мотив написания – не обратить внимание общества на проблему, а скрыть ее от глаз неосведомленных ради их же блага, что, несомненно, влияет на степень достоверности информации. Так же, в качестве примера, отметим возможность искажения информации, особенно биографической, которое может быть допущено и допускается публицистами с целью ослабления влияния оппонента. Таким образом, исходя из мотива, побуждающего авторов к написанию книг или статей, можно говорить о разной степени истинности, предвзятости и субъективности информации.
Обстоятельства, время и место публикации также имеют важное значение для исследователя. В случае, если автор написал свой труд для личного пользования или с целью ознакомления с волнующей его действительностью узкого круга друзей и единомышленников, но при этом в дальнейшем рукопись по каким-либо обстоятельствам была опубликована, ее ценность значительно выше тех трудов, которые были изданы с расчетом на широкую публику. Однако исследователь должен учитывать, что подобная легенда появления той или иной рукописи в печати может быть инспирирована ее автором, редактором или издателем с целью придания находящейся в ней информации большей степени достоверности.