От волнения у него в горле встал ком, но он украдкой сглотнул и ровно спросил:

– Что ты здесь делаешь?

Настя посмотрела на его обнажённую грудь, вздохнула и отвела глаза на дом.

– Мы можем поговорить?

Мирон пытался не выдать волнения, которое пульсировало внутри и давило на барабанные перепонки так, что боялся не расслышать Настю, и старательно делал снисходительный вид, рассматривая её.

Было заметно, что она пришла не просто так, что ей нелегко говорить, и всё же она здесь – у его порога.

Сохраняя внешнюю невозмутимость, он отстранился и пропустил Настю во двор. Она остановилась у его плеча сбоку и, разглядывая дом, произнесла:

– Извини, пожалуйста, я не займу у тебя много времени. Мне правда нужно поговорить…

– В час ночи?– бесстрастно повёл бровями он.

– Ты же не спал,– заметила она.

И это так. Он открыл ей без звонка, будто караулил у калитки.

В голосе и в лице Насти не было и намёка на вину или неловкость, что наводило на дурные подозрения, что она не собиралась оправдываться за своё поведение, но снова что-то задумала. Мирон был и рад ей, и не очень.

– Поговорить?– усмехнулся он.– Так я тебе и поверил…

– А во что бы ты поверил? Что я попрошу прощения и снова прыгну в твою постель?– свела брови Настя.

«Зачем она пришла? Вспомнила, где живу… Что ей опять от меня нужно? Снова плюнуть в душу?!»– молчаливо рассматривая женщину, подумал Мирон. Внутри него боролись двое: тот, кто не забыл, какая она жёсткая, и тот, кто безумно хотел, чтобы она была той самой Верой.

Видимо, он слишком долго молчал, что Настя оглянулась на него и с тяжёлым вздохом сказала:

– Разговор будет деловой…

Мирон смягчился, разглядев под её глазами тёмные круги, и протянул руку, приглашая в дом.

«Только не поддавайся ей. Ты же до сих пор с ума по ней сходишь… Не дай ей это понять… Только сдержанная вежливость, иначе верёвки вить станет».

А следуя за Настей, признал, что уже позволил ей это делать. И, в общем-то, ничего страшного не происходило, только мужская гордость где-то там подвывала. Если бы она была с ним, то это стало бы меньшим злом из всего того, что ему приходилось выносить теперь.