Признаю, что на сей раз возвращался домой еще в большем воодушевлении, нежели раньше. Чем больше я раздумываю над каждой деталью, просматривая новый военно – географический атлас Нидермайера[894], тем глубже осознаю, какие же это территории… какая же задача стоит перед всеми теми, кому придется участвовать в ее решении. С практической точки зрения в возможном случае фюрер доверил мне судьбу территорий, которые, как он заметил, составляют «целый континент», населенный 180 миллионами человек, из которых 100 миллионов могут быть вовлечены в непосредственные события. К этому: нехватка подходящих людей – несмотря на все картотеки! В моем ведомстве собраны 3000 знатоков России, однако сколько из них можно реально задействовать? Далее: Восток это нечто принципиально иное, нежели Запад со своими городами, промышленностью, дисциплиной. Невозможно вообразить, сколь дичайшее запустение царит там, чтобы начать работу, опираясь на верные предпосылки.
Одна из моих листовок в количестве 500 000 штук была сброшена над Аграмом. Вчера вечером наши войска под всеобщее ликование вошли в столицу Хорватии.
От Маллетке, нашего представителя в Белграде, и других сотрудников посольства новостей пока не поступало.
Весьма жаль, что Мачек так оплошал, теперь в Аграме обоснуется Анте Павелич[895], которого до сих пор поддерживали итальянцы. Отказ от сотрудничества со всеми оппозиционерами соотв[етствующего] государства в целях соблюдения лояльности по отношению к избранному внешнепол[итическому] курсу имеет свои отрицательные стороны. – В результате туркестанцы и лидеры казаков теперь перебрались в Анкару и Константинополь. Хорошо, что на протяжении нескольких лет я поддерживал людей Скоропадского, а также Полтавца – Остряницу.
20.4.[1941]
Только что раздается звонок от д[окто]ра Ламмерса: фюрер как раз поставил свою подпись под первым поручением по «руководству разработкой вопросов восточноевропейской территории». Среди р[ейхс]министров должны быть сначала проинформированы немногие указанные мной (я называю Геринга, Функа, Кейтеля). Большое поручение на возможный случай Ламмерс должен подготовить к середине недели. По его мнению, «мы на правильном пути». Это замечание относится к вчерашним и позавчерашним беседам в Бруке – на – Муре, где сейчас находится рейхсканцелярия.
18–го я вместе с Л[аммерсом] просматривал вышеупомянутое первое поручение, обсуждал, в какой форме следует проинформировать рейхсминистров (я хотел выступить перед ними с конфиденциальным докладом, чтобы убедить их изнутри), текст в соответствии с моей докладной запиской № 2 на возможный случай, распоряжение о предоставлении Герингу полномочий и назначение его генеральным уполномоченным по четырехлетнему плану для будущих оккупированных территорий.
Подготовленные Ламмерсом черновики были весьма хороши, предметны и целесообразны. Помимо прочего он предложил дать мне рейхсминистерство, о чем я и не помышлял, так как данное мне поручение относилось к территориям, лежащим за границами Рейха. Тогда я предложил должности рейхсминистра и верховного протектора, на что Л[аммерс] сразу же согласился. Я несколько изменил терминологию, так как речь все время шла в целом о русской территории, а мне такое обозначение представляется изначально неверным. В ходе беседы Л[аммерс] указал на разговор с Гиммлером: тот хочет быть на Востоке полностью самостоятельным и говорит об особых заданиях фюрера. Я: в таком случае я не могу принять поручение. Уже разделение на военную и гражданскую власть вызывает определенные трудности, разделение же самой гражданской власти недопустимо. Образование полицией параллельного правительства неприемлемо. Ее мероприятия могут при случае помешать достижению желаемых политических целей. Кроме того, она обкрадывает политическое руководство необходимой исполнительной власти и ослабляет ее. – Л[аммерс] предложил обсудить вопрос с Гиммлером, на что я согласился. Но я попросил Л[аммерса] предварительно самому переговорить с Г[иммлером], чтобы царила полная ясность касательно того, что фюрер желает предоставить мне центральное политическое управление. Л[аммерс] переговорил с Г[иммлером] 19–го в первой половине дня, и я уже догадывался, что последует, когда он долго не возвращался. Он вернулся в четверть первого: безнадежно. Г[иммлер] утверждает: Геринг все сделает, он [Гиммлер] получает свободу исполнительной власти, я выступаю советником. Я сказал Л[аммерсу]: не для того я 20 лет работал над проблемой, чтобы выступать «советником» для господина Гиммлера, который этот вопрос ни разу и не обдумывал и лишь благодаря моей 15–летней работе что-то знает об Украине и проч. Халтура, которой здесь занимались его молодые сотрудники, не покроет его славой. Л[аммерс] понял фюрера так же, как и я. Он считает переговоры бессмысленными и разъяснит вопрос с фюрером. Хотя сегодня и день рожденья фюрера, но он все же возьмет с собой на всякий случай проработанные нами документы. – Я немедленно поехал назад в Мондзее, внутренне разъяренный этой новой методой Гиммлера тащить одеяло на себя, работать не на пользу дела, а лишь для того, чтобы получить новые властные полномочия. Перед ним и так стоит достаточно крупных задач, столь важных, что могли бы стать делом всей жизни. – Проблема уже давно беспокоит партию, надеюсь, что она разрешится иначе, чем в прежних схожих ситуациях.
1.5.[19]41
Позавчера состоялось обстоятельное обсуждение с Кейтелем. Он изложил планы вермахта, а я проинформировал его о разл[ичных] политических целевых установках на Востоке. Были обговорены многие отдельные детали. К[ейтель] направит ко мне генерала Томаса[896]. Вчера он позвонил мне и спросил, могу ли я принять Т[омаса] в пятницу вместе со статс – секретарем Кёрнером[897]. Вчера днем мне удалось лишь коротко переговорить с фюрером, он сказал, что в пятницу нам понадобится больше времени, чтобы подробнее обсудить восточные вопросы. Он заметил, что Геринг считает Бакке более подходящим для Украины, так как он специалист в экономических вопросах, но это еще обсуждаемо.
Подробные беседы с гауляйтером д[окто]ром Мейером, он должен вжиться во всю тему.
В Р[ейхс]канцелярии Гейдрих[898] начал со мной разговор по восточному вопросу. Кажется, СС сейчас примет задание, хотя Г[ейдрих] и пытался добиться у меня согласия на объединение постов рейхскомиссара и высшего руководителя СС и полиции. Я отклонил это предложение: иначе политическое руководство осуществлялось бы полицейским офицером! Я сказал ему, что он должен обсудить с Гиммлером мое компромиссное предложение: Г[иммлер] должен назвать мне офицера СС, которого я прикомандирую к себе. В остальном: четкое подчинение полицейской власти мне или рейхскомиссару. Г[ейдрих] хотел узнать больше о моих планах, но я ограничился лишь общ[ими] намеками. Сегодня ко мне придет представитель Зейсс – Инкварта[899] из Голландии. По предложению д[окто]ра Мейера я собираюсь назначить его в отдел прессы. У него есть опыт работы на оккупированной территории. Только что написал 5 листовок: к Красной армии, к русскому народу, к украинцам, кавказцам и народам Прибалтики. Со всеми соответствующими нюансами, которых требуют исторические условия и политические целевые установки.
6.5.[19]41
3–го я принял Кернера и генерала Томаса, которые на основании всех карт и планов проинформировали меня об уже проделанной работе управления по четырехлетнему плану и ОКВ. Хорошая штабная работа, уже сейчас основывающаяся на большом опыте. Д[окто]р Мейер провел переговоры с Рикке[900], Шлоттерером, Бакке. Сегодня я написал Гиммлеру, с интересом жду его реакции. 2.5. был запланирован лишь мой краткий доклад фюреру, который, однако, перетек в длинную беседу. Он одобрил в основе своей оба проекта, которые мы с Ламмерсом разработали на возможный случай. Осталось обсудить лишь пару терминологических вопросов. – Я поблагодарил фюрера за его поручение мне и присовокупил: сейчас, когда я все больше размышляю над проблемами, задача представляется мне все значительнее. Ведь нужно основать и сформировать три государственных образования огромных размеров. И к этому еще русс[кая] проблема[901]. У фюрера слезы выступили на глаза, и он сказал: «Но Вы получили большую позитивную задачу. Я должен принять ответственность за этот шаг, Сталин ждет лишь вступления Америки [в войну]…» Фюрер должен был надиктовать свою речь перед рейхстагом и пригласил меня в Берхтесгаден, чтобы я мог обсудить все детали с Герингом и Кейтелем. Там и у него найдется спокойная минута, чтобы обдумать со мной все восточные вопросы.
То, что на мое назначение откликаются разл[ичные] противники – лишь проявление человеческого несовершенства. Но здесь следует защищать историческое задание и оставаться непоколебимым в отношении претензий, мешающих его выполнению.
Рядовой Урбан прибыл из Восточной Пруссии на заседание рейхстага: хотел получить «точную информацию» для своего начальства. Сидят там на Востоке и гадают!
Остальное время занимает работа на прочих моих должностях. Штельрехт[902] провел совещания в двенадцати гау и докладывает о пожеланиях в вопросах обучения, обсуждены проблемы устройства общественной жизни, организации праздников культуры. Первый [в этом году] выпуск «Вельткампф» проходит корректуру, для конкурса «Фёлькишер беобахтер» прочел рукописи четырех «лучших» романов. Все слабы или очень плохи. Издательство не снискает себе этим лавров, мое имя не должно фигурировать. Никурадзе рассказывает о своей континентально – европ[ейской] работе. Кауттер присылает гранки о «Партии и вермахте». Я пишу пять листовок для Востока и диктую инструкции для возм[ожных] рейхскомиссаров. Принимаю финского посланника по случаю выставки моих книг в Хельсинки; совещания о реорганизации Союза немецких доцентов[903], о новом представительстве Нордического общества в Берлине. Прием государственного советника Хагелина, который жалуется на Тербовена. Сегодня беседа с адмиралом Буссе[904], который расширяет Имперский союз германских моряков и хочет подчинить исследовательский отдел гамбургскому отделению Высшей шк[олы]. – Прием Кубе[905], чтобы подготовить его к должности на Востоке. Разговор с Лютце: он должен назвать мне для этой же цели офицеров СА. Потом рейхстаг, 5–го весь день конференция рейхсляйтеров и гауляйтеров.
И так день за днем.
Берхтесгаден, 14 мая [19]41
В целях детального обсуждения всех восточных вопросов и формулировки моего поручения на возможный случай фюрер вызвал меня в Берхтесгаден. Отъезду предшествовали различные переговоры с уполномоченными Геринга, причем те из них, в которых участвовали специалисты, увенчались единодушным согласием. Лишь Кернер, который не воспринял мою логику, под давлением Ноймана[906] снова изменил позицию. Все эти вещи, новые проекты Ламмерса, мой отзыв на них зафиксированы в служебных записках[907].