Конечно, можно сказать: славянский фронт возникнет так или иначе: если разрешить сильную Украину, то он образуется в Киеве, причем в опасной форме, в противном же случае этот фронт будет слабым и недоразвитым. Тогда уж лучше с немецкой стороны не поощрять культурное развитие, а предоставить украинцев самим себе, т. е. оставить в нынешней примитивности.
Вчера я посетил Геринга в Роминтене[954] и вкратце рассказал о беседе с фюрером. Геринг заметил: «За день до Вашего визита фюрер сказал мне: “Завтра приезжает Розенберг, будет жаркая стычка”». Я: Поставленная проблема – вопрос н[емецких] интересов, а не моей чувствительности. Я 20 лет обдумывал, как оградить Г[ерманию] от русской угрозы. И моя идея включала – помимо усиления Финляндии, отделения территорий, которые ныне составляют р[ейхс]к[омиссариат] Остланд, уступки Кавказа – и решение украинского вопроса. – Г[еринг]: Это я понимаю очень хорошо. Я знаю также, что нам нужны работящие люди, мы – то никого не сможем послать на Украину.
«Жаркой стычки» не последовало, скорее, констатация различных оценок нынешней [политической] фазы. Мое предложение, принятое фюрером, оставляет еще различные возможности для развития, ставит же целью прежде всего работу на Германию и минимальное задействование немецких специалистов.
Плодородная земля, богатства недр, а также немалое количество пролитой н[емецкой] крови заставили фюрера изменить свою позицию, забота об обеспечении всей Европы побудила его взять под наш непосредственный контроль охрану всех богатств. В конечном счете, ведь именно он завоевал Украину, и решение, против которого он, казалось, не возражал еще 16 июля, сегодня представляется ему не отвечающим духу времени. Битву под Киевом он вел вопреки мнениям своих фельдмаршалов.
14.12.[19]41
Вчерашние и сегодняшние разговоры у фюрера вращались в основном вокруг проблемы христианства. Сначала была упомянута деятельность епископа Мюнстерского. Уже долгое время англичане заполняют его речами большую часть своей пропаганды; сбрасывают листовки сотнями тысяч, зачитывают нападки графа Галена в своих радиопередачах. Фюрер пояснил, что эти господа хотят стать «мучениками» и ожидают «почетного ареста». Но епископ Мюнстерский однажды увидит перед собой дула винтовок. Да и какую долговременную помощь в битве народов может оказать моральное учение, которое проповедует любовь к ближнему, приказывает подставлять левую щеку, если ударили по правой и пр. То, что люди пожирают своего бога, да еще 30 лет воюют друг с другом за то, в какой форме это пожирание следует осуществлять, может кого – то заставить усомниться во всем человечестве. По словам фюрера, некоторые генералы и один министр из нашей партии уверяют, что лишь будучи христианином можно проявлять отвагу, как будто германцы, древние римляне или греки были трусливы. Даже большевики не боятся смерти, часто они предпочитают пустить себе пулю в голову, чтобы не попасть в плен. Фюрер посетил дивизии СС, в которых нет христианского надувательства – они спокойны и знают, что им делать. Каков смысл жизни и мира, мы никогда не постигнем, все микроскопы так и не дали нам ответа, лишь позволили немного расширить поле зрения. Но если Бог существует, то наша обязанность в том, чтобы развивать данные нам способности. При этом можно ошибаться, но не лицемерить и не врать. Это христианское лицемерие подходит теперь к концу, процесс оздоровления начнется с отторжения всего сгнившего. Если церкви так ратуют за сохранение идиотов[955], то он готов отдать ей всех олухов в качестве священников и их паствы. Когда мы избавимся от христианства, другие народы могут его преспокойно сохранить, нам не жалко.
Я вставил, что еще Лагард сказал, мол, от чтения Ветхого Завета его тошнит. Апостол Павел умышленно выбирал портовые города (Коринф, Салоники), чтобы среди этих людей подготовить свое возвышение. Я никогда не понимал, зачем Х. С. Чемберлен прилагал столько усилий для спасения чести Павла. Фюрер: Да, это ошибка Чемберлена.
Фюрер выказал большую симпатию к мировоззрению японцев: героический, жертвенный подход. Я упомянул, что как раз получил интересное письмо одного японского ученого о яп[онском] и нашем мировоззрениях.
Сегодня мы узнали о смерти Керрла, т. е. того самого министра, которого фюрер вчера саркастически цитировал. Фюрер сказал, что мотивы Керрла были наверняка самыми благородными, но попытка совместить н[ационал] – с[оциализм] и христианство была безнадежной. Я: Уже так часто хотели спасти «чистое учение», все эти эксперименты провалились. Фюрер: Восстановление раннего христианства было бы ужасно; Юлий II[956] и пр. поощряли великих художников, и были при всей жуликоватости все же не столь опасными, как ранние христиане. Шутя: Не хотите возглавить ведомство Керрла? Когда я испуганно замахал руками: Ах, да, у Вас есть другое ведомство. Но церковные дела Министерство внутренних дел Вам передавать не хочет.
После моего доклада мы снова вернулись к разговору о христианстве. После войны, сказал фюрер, я решительно возьмусь за эту проблему. Отберу [у церкви] возможность воспитания несовершеннолетних. Лишь от взрослых можно требовать осознания своей религиозности, тот же, кто захочет стать священником, сможет принять сан, лишь отслужив в вермахте. И наконец: христианство было введено насильно, и он, если придется, тоже не побоится применить силу.
Я рекомендовал фюреру прочитать «Век Константина Великого» Буркхарда, для тогдашнего понимания христианизация описана там довольно хорошо. Задачу моего будущего мюнхенского института истории индогерманского духа я вижу также в том, чтобы подменить уходящую библейскую традицию еще более древней: этика древних иранцев и мудрость древних индусов прекраснее, чем Н[овый] З[авет]. Мы очень сердечно распрощались. Я увидел, как, несмотря на кипение военных забот, фюрера все же волнуют эти м[иро]в[оззренческие] вопросы. Когда я передал ему упомянутое японское письмо, он начал с интересом его читать. Он немедленно увлекся и оставил его для внимательного ознакомления (в нем 13 страниц).
28.12.[19]41
В эти месяцы у меня не было возможности аккуратно вести дневник, сколь бы необходимо это ни было для меня самого и оценки дальнейшей восточной политики. У меня есть только записи о моих беседах с фюрером и служебные записки, которые я ему пересылал. И еще инструкции Лозе и Коху. Сейчас передо мной лежит журнал посещений за это время с краткими заметками, которые я и хочу обобщить. Сам по себе день проходит так: с утра мне докладывают о сообщениях прессы, затем совещание с начальником Главного отд[ела] I (Политика) [Бройтигамом], потом приходит гаул[яйтер] Мейер с текущими делами. Потом прием посетителей. После обеда в партийном ведомстве. Вечером изучение документов министерства. В записях за июнь и июль фигурируют первые предварительные совещания о комиссарах на Востоке, доверенных лицах в Эст[онии], Лат[вии] и Лит[ве], утомительные переговоры с высшими ведомствами Р[ейха]. Все они считают новое министерство промежуточным пунктом для воплощения их пожеланий. Потребовалось много времени, чтобы убедить их в руководящей роли Восточного мин[истерства]. И полностью это еще не удалось.
Примеры.
2.7. Работники прессы в Ригу. Обсужд[ение] о трастовом управлении рейхапо русс[кому] имуществу.
Лейббрандт едет в гл[авную] ст[авку]. Инструкции.
Письмо Кейтелю.
3.7. Обсуждение по кадровым вопросам с Мейером. Доклад о ликвидации евреев литовцами.
Пр[ием] о[бер]гр[уппен]ф[юрера] Литцмана, которого я хочу отправить в Эстонию.
Пр[ием] Бауэра[957] и Мандербаха[958], которых намечаю на пост главных к[омиссаров] (Смоленск и пр.).