1.4.[19]41

Маллетке сегодня прибыл из Амстердама, получает служебный паспорт и немедленно едет в Аграм. В обед беседовал с Риббентропом. Тот не смог сообщить ему никакой точной информации, сказал лишь, что М[аллетке] не должен сообщать Мачеку «ничего определенного» о его позиции. М[аллетке], который знаком с обстановкой в подробностях, был удивлен, насколько Риббентроп не осведомлен об общей пол[итико] – экономической ситуации. – Я сказал Маллетке, что он должен привести в Берлин 2 уполномоченных Мачека. Если это удастся, хорватский вопрос будет наверняка решен – поскольку он уже сейчас довольно ясен. Маллетке не должен упоминать имя фюрера напрямую. Он должен передать Мачеку мои рекомендации и подчеркнуть: «поручение с самого верха». М[инистерство] и[ностранных] д[ел] заметно опечалено тем, что подлинную инициативу вновь проявляет мое министерство. Однако там надеются, если мы уладим вопрос, то они как ведомство вновь окажутся у руля. Сегодня на обеде у фюрера присутствовал гауляйтер Уйберрайтер[878] из Штирии и рассказывал о пересекающих границу беженцах из Словении.

2.4.[19]41

Последние новости М[инистерства] и[ностранных] д[ел] из Югосл[авии]. Мачек колеблется, хочет, во избежание худшего, войти в состав правительства в Белграде – при определенных условиях. Белград отказался, в результате возник вакуум. – Я только что сообщил фюреру, что Маллетке, вероятно, сегодня вечером сможет переговорить с хорватами в Аграме. Затем я передал ему изготовленные нами воззвания к хорватам: экономико – статистические, историко – политические и краткие пропагандистские. Фюрер очень внимательно прочел их.

Чтобы в спокойной обстановке поговорить о русском вопросе, он пригласил меня на ужин; так чтобы в нашем распоряжении оказался целый вечер для обсуждения проблемы, решение которой сегодня перешло в область непосредственной военной политики.

2.4.[19]41, веч[ер]

«Розенберг, теперь настал ваш час!» Такими словами фюрер завершил сегодня двухчасовую беседу со мной. После ужина он пригласил меня в зимний сад. Я начал с сообщения, что три ведомства уже обращались к моим сотрудникам с просьбой об оказании поддержки в их работе на Востоке (в экономической области) – на известный возможный случай[879]. На вопрос о том, учитывают ли они в своих размышлениях весьма различные национальные и исторические факторы и определяется ли их работа политическими целями, они ответили отрицательно. Это побудило меня просить фюрера позволить мне обратиться к решительно важному. Я уделил внимание расовой и исторической ситуации в балтийских провинциях, борьбе Украины с Москвой, необходимым эконом[ическим] связям с Кавказом и проч. Фюрер подробно осветил перспективы развития [событий] на Востоке, о чем я сегодня писать не намерен. Однако этого я никогда не забуду. В завершение он сказал: для решения всех русских вопросов я намерен создать бюро, и вы должны возглавить его. Выработайте директивы по всем направлениям; необходимые деньги будут предоставлены в ваше распоряжение. – Я передал фюреру написанную сегодня докладную записку – составленную после разговора с А[рно] Ш[икеданцем] – в ней отчасти уже содержалось то, о чем упомянул фюрер[880]. Фюрер взял записку, чтобы ночью прочесть ее. – Я добавил, что представлю ему проект и назову имена людей.

Затем мы ознакомились со свежим выпуском «Вохеншау» и еще раз вышли в зимний сад. Фюрер спросил меня о том, как проявляет себя солдатская и человеческая психика русских при тяжелых условиях, о нынешнем проценте еврейского населения в СССР и проч. Я высказал ему свои соображения и сведения о последних тенденциях. Фюрер с удовлетворением заключил: «Ну хорошо, мы создадим центральный орган, генеральный комиссариат или нечто подобное, относительно названия еще предстоит определиться.

Для начала – совершенно секретно – в целях научно – теоретических исследований… Розенберг, теперь настал ваш час».

Я выразил благодарность и пообещал приложить все силы.

Мне ни к чему пояснять свои чувства. Итак, 20 лет антибольшевистской работы должны принести свои политические плоды, если угодно, войти в мировую историю…

Миллионы… и их судьбы передаются в мои руки. Германия на века сможет освободиться от гнета, который испытывала в различных формах снова и снова. Проклянут ли миллионы других однажды претворение этой необходимости в жизнь…, какое это имеет значение, если грядущая великая Германия благословит эти деяния ближайшего будущего!

6.4.[19]41

3 апреля я выступал в Позене перед аудиторией в 12 000 человек, в основном переселенцы из числа фольксдойчей. Мне пришлось демонстрировать понимание и вместе с тем твердость в отношении обеих сторон. Игнорирование и издевательства над балтами, чьи судьбы мне знакомы не понаслышке, нельзя причислить к славным страницам деятельности рейхскомиссариата (некоторые свои соображения я честно и открыто изложил в письме к Гиммлеру). Некоторые балты со своей стороны с непониманием отнеслись к тому обстоятельству, что новый гау, расположенный посреди территорий, населенных поляками, не может удовлетворить всех нужд. – После собрания обе стороны остались удовлетворены, что меня порадовало. Товарищеский вечер с участием представителей партии и государства, а также 70–ти балтов, также помог найти общий язык.

На следующий день я продиктовал текст докладной записки № 2 о России, в которой обосновал некоторые целевые установки на возможный случай грядущего столкновения[881].

Решить кадровые вопросы будет непросто, так как всем нужны самые лучшие люди[882].

В воскресенье вечером у фюрера побывал капитан только что возвратившегося из плавания «Адмирала Шеера»[883]. За 5 с половиной месяцев он пересек Индийский океан, всю Атлантику от Буэнос – Айреса до Исландии мимо родных берегов. Потоплены суда: 150 000 тонн. Кап[итан] свежо и остроумно живописал свою одиссею; за шутливым тоном стоит, однако, серьезная работа.