На следующий день после отречения короля Кароля фюрер заговорил о нем: с презрением. Он спросил меня, знаю ли я Антонеску[783] лично. Я ответил отрицательно, однако я довел до его сведения позицию последнего. Он был военным министром при Гоге, и когда Гогу убрали, остался ему верен. После возвращения Гоги из Г[ермании] он устроил ему официальный прием на вокзале в Бухаресте. На упреки он отвечал: Г[ога] – мой политический руководитель, я всегда буду встречать его должным образом. Его арестовали. Он хотел лично представить королю проект реформ, был, однако, принят Кордариану[784], в прошлом мел[ким] подчиненным.
Этот «обитатель приемных» сказал А[нтонеску], что тот может доложить о деле ему. А[нтонеску] в гневе ушел, а за обедом в присутствии прислуги недвусмысленно высказал свое мнение о короле. Вероятно, Каролю донесли о случившемся; вскоре после этого А[нтонеску] попал под арест. Кароль все же вынужден был обратиться к нему и теперь оказался выгнанным им. – Эти подробности мне сообщила госпожа Гога, которая недавно была у меня, надломленная горем. Ее единственная забота – мавзолей ее умершего мужа, а также опасения, что Чуча может отойти к Венгрии, что теперь и произошло[785]. Я сообщил об этом фюреру. Он с сожалением пожал плечами. Разговор далее зашел о Востоке. Вопреки плану д[окто]ра Лея построить в районе старого Мариенбурга новый орденский замок, было решено, что таковой будет находиться вблизи восточнопрусских озер. Я сказал: подобно тому, как вблизи замка Сан – Суси[786] невозможно построить еще один замок С[ан – Суси], так невозможно построить и новый Мариенбург. Чудесные Мазурские озера не освоены, д[окто]р Л[ей] внес бы вклад в развитие культуры, построй он там Восточный замок, а еще мал[енькие] поселения, несколько гостиниц и проч. Гауляйтер Форстер[787] придерживается того же мнения.
К моей великой радости фюрер подчеркнул, что после войны хочет построить на Востоке лучшие культурные учреждения: театры, музеи. Восток не должен стать местом ссылки для плохих чиновников. Ведь это красивая земля. – Я: Если бы вы отправились к северу от Восточной Пруссии… там тоже чудесные земли. Фюрер засмеялся, однако воздержался от комментариев.
При всей открытости застольных бесед фюрер держит при себе свои соображения в отношении будущей внешней политики. Он ведь не раз замечал, что сказанное им передается из уст в уста. Напротив: если он особо касается какой – либо темы, то знает, что его сотрапезники позаботятся о должном распространении информации. А потому эти беседы являются еще и частью политико – партийного воспитания. Я записываю кое-что, однако лень, которую не могу преодолеть до конца, препятствует систематическому ведению дневника, который когда-нибудь, на склоне лет, позволил бы вновь оживить события прошлого.
Д[окто]р Г[еббельс] практически ежедневно здесь. Он поставил перед собой задачу извлечь дополнительную выгоду из собственного дневника, чтобы одновременно заполучить доказательства своих «особых» взаимоотношений с фюрером. Запланированное издание такой книги фюрер уже однажды запретил. Однако Г[еббельс] наверняка добьется своего, пусть даже со множеством купюр. Наше центральное издательство предложило ему, как я слышал, 2 миллиона. Однако д[окто]ру Г[еббельсу], похоже, этого мало. В своем [сочинении] «От двора кайзера до рейхсканцелярии» д[окто]р Г[еббельс] продемонстрировал, что у него отсутствуют все необходимые органы для изложения сути вопроса. С пафосом, с внешним блеском, напыщенно – как и все его ранние труды: «Солнце тонуло в озере Швилов[788]». Невероятное, достойное дневниковой записи, открытие.
10.9.[19]40
Сегодня делал большой доклад фюреру о моей работе. Просил осмотреть выставку «Величие Германии» перед ее открытием в ноябре. Получил согласие. Фюрер прочел и одобрил текст м[оего] соглашения с ОКВ. Он поддержал предложение о том, что курсы подготовки офицеров – инструкторов должны проводиться на территории партийных учреждений: нац[ионал] – соц[иалисты] несут службу в вермахте, дабы быть подготовленными в военном отношении, а вермахт, в свою очередь, в политическом и идеологическом отношении должен равняться на движение. Я направил Герингу соответствующее уведомление.
Проинформировал фюрера об организации институтов В[ысшей] ш[колы] в Мюнхене, Франкфурте и проч. Получено согласие. Сообщил о грядущем издании работы, посвященной Вестфальскому миру. Касательно «Искусства в Н[емецком] рейхе», нынешний тираж 80 000 экземпляров, фюрер заметил: «благороднейший журнал из числа имеющихся в Германии». Я сообщил ему о наших выставках и на перспективу рекомендовал ему кандидатуру Шольца[789]. – Затем сказал, что предлагаю, когда момент покажется подходящим, подписать оговоренный документ, санкционирующий полномочия в вопросах мировоззрения, и одновременно предложил распустить В[нешне]п[олитическое] в[едомство]. Все, что оно могло сделать, уже сделано, теперь его послевоенное существование теряет смысл. Я кратко описал проделанную работу: Юго – Восток, Север, Бразилия, отдел пр[ессы] и проч.
С публикацией моей брошюры «Мы верим в вечную Г[ерманию]» фюрер намерен повременить до окончания войны: «Сейчас кое-какие вещи мы не должны форсировать, но затем нам не придется сдерживать себя в нашем волеизъявлении!»
Фюрер подчеркнул, что он не без боли в душе вынужден наносить английской империи подобные удары. Однако иначе нельзя. У власти находится шут, шут в буквальном смысле слова (Черчилль), все прочие – персонажи фельетона. Что касается России, то фюрер придерживается того же мнения, что и я: Сталин надеялся, что в течение 3 лет мы все потеряем слишком много крови. Уже ситуация с Польшей не устраивала его, оккупация Норвегии ему совершенно не по нраву, но что его приводит в ужас, так это стремительное поражение Франции. Гарантии Румынии были, конечно, даны для защиты от Р[оссии]. Фюрер, по его словам, изменил свое мнение о финнах. Они сражались храбро. Я: Финны – хороший народ. На юге – выраженные германцы, ближе к северу – разбавлены. Их сильные легкоатлеты не случайность.
Фюрер надеется, что война с Англией не будет слишком долгой. Он настроен решительно, все зависит лишь от объема разрушений.
За обедом фюрер с воодушевлением говорил о Людвиге I[790], который сделал Мюнхен центром н[емецкого] искусства. Строительство библиотеки, пинакотеки и университета ввиду обстоятельств того времени – это культурный подвиг. С чувством глубокого уважения он говорил о графе фон Шаке[791], его галерее и книге о ней. Новое здание на Кёнигсплац будет носить имя Шака.
Хевель сообщил о бегстве Кароля, который с револьвером у постели своей еврейки со скоростью 80 км/ч пересек румынско – югославскую границу. Эту еврейку и золото Кароля хотели было реквизировать, однако покушение не удалось. Верлин[792] с большим уважением говорил о болгарах, фюрер дал свое согласие и назвал Бориса[793] умным человеком – характеристика, которую редко доводится слышать от фюрера в адрес королей нашей эпохи.
11.9.[19]40
Сегодня из СД пришло интересное секретное донесение о произошедшем на конференции епископов в Фульде[794]. Конференция недавно заверяла фюрера в своей преданности – намерения были очевидны. Выступать сегодня против рейха значит провоцировать самоубийство. Я через Брюкнера направил фюреру собственные архивные материалы, освещающие поведение церкви внутри и за пределами Германии, и вчера напомнил ему о них. Теперь выясняются следующие интересные подробности. «Болеющий» Фаульхабер отсутствовал и просил зачитать его смиренное заявление, согласно которому тактика борьбы с нами была все же неверной! В 1933 году мы были ручейком, который посредством компромиссов можно было направить в фарватер христианского вероучения; сегодня национал – социализм – это яростный поток. На улучшение ситуации можно надеяться лишь в очень отдаленной перспективе. В том же «меланхоличном» ключе высказались многие «князья церкви». Из-за волнения у некоторых пожилых господ даже случился нервный срыв. Один из них столь ослаб, что не имел сил читать мессу. Но позже они все же пестовали надежды: сформировать латинско – католический блок: Франция, Испания, Португалия – вместе с Италией. Затем деятельность, направленная против антихристианского рейха – и привлечение США к войне с нами. Хорошенькое дельце.
Недавно фюрер получил молитвенник иезуитов. В нем перечислены молитвы, с помощью которых можно получить крупное отпущение грехов: в числе прочих и молитва за Англию. Теперь фюрер твердо решил исполнить свой старый замысел и изложить в своем завещании собственные взгляды на христианство с тем, чтобы его позиция не вызывала сомнений. В качестве главы государства он сообразно с занимаемым постом воздерживался от всяких высказываний, однако: после войны будут сделаны однозначные выводы. В одном из монастырей Остмарка на доске извещений висели молитвенные указания: не молиться за победу Германии. Несколько дней назад один из инструкторов гау, из Остмарка, сообщил мне, что пасторы и монастыри снабдили дезертиров деньгами и хотели им помочь перебраться в Швейцарию. Дезертиров схватили и расстреляли, а набожные отцы посажены под замок.
Мировоззренческое предательство народа, которое некогда совершила Партия Центра, что повлекло за собой ноябрь 1918 года, вновь свершается в верхах и в низах. Мир в Рейхе не наступит до тех пор, пока эта «религиозная» организация, подрывающая жизненные силы немецкого народа, не будет выдворена вон из Германии и все ее ориентальное учение не будет изгнано из сердец всех немцев.
Сегодня из Осло прибыл Квислинг. Я не записывал ход событий в подробностях. Вкратце: мои протесты способствовали тому, что фюрер приказал Тербовену явиться ко мне. Тербовен смирился касательно признания К[вислинга], в остальном же намерен продолжать свою прежнюю тактику со стортингом. Фюрер хочет получить подробную информацию, чтобы избежать новых проколов, подобных тем, что случились с Бройером, Хабихтом и проч. Поскольку все зафиксировано в служебных записках, я не хочу здесь об этом писать. Я замечаю, что все больше ленюсь писать от руки. Но для диктовки эти записи не годятся.
С некоторых пор мой адъютант Кёппен[795] (Ж[елезный] к[рест] II класса), после ранения на Эне, снова в бюро. Как и другие сотрудники. Урбана я вызвал к себе из его пол[ьского] гарнизона на 4 недели. Д[окто]р Циглер сегодня отозван из Франции: он должен заняться обработкой всех архивных материалов о церквях. Они нам могут понадобиться раньше, чем все ожидают, а их обработка займет некоторое время.
Тот факт, что сегодня и в последние дни я пишу [в дневник], объясняется бомбежками Берлина. Раньше полвторого ночи я не хочу ложиться, так как все равно не смогу уснуть. Почти ежедневно после 12 гудят сирены. Вчера ночью бомбежка была особенно интенсивной, я осмотрел разрушения вдоль оси Восток – Запад[796] и на Паризерплац: ущерб довольно значительный. На севере брит[анские] бомбы, к сожалению, снова стали причиной человеческих жертв. Согласно секретным донесениям, в Лондоне творится настоящий ад.