11.4.[1940]

Вчера и сегодня – обед у фюрера. Квислинг звонил из Осло, чтобы поговорить с фюрером. Поскольку речь шла о Швеции, тот дал слово Риббентропу. М[инистерство] и[ностранных] д[ел] подчеркивает, у Кв[ислинга] нет в Норвегии никакой поддержки. Фюрер высказался в аналогичном ключе. Я возразил, что он сообщил полковнику Шм[ундту] все подробности, и предупредил, что нор[вежское] правительство в сговоре с Англией. Дело вновь обстоит так: наши официальные представители годами ничего не делали для того, чтобы поощрять в Н[орвегии] движение, дружественное Германии. Сделанное было в первую очередь сделано нами. Отсюда. Нынешний немецкий посланник всегда положительно отзывался о правительстве Норв[егии] как о занимающем абсолютно нейтральную позицию. Он заявлял, что А[нглия] не имеет возможности для по-настоящему агрессивных действий! Кв[ислинг] предупреждал; я уже в июне 1939 года передал фюреру через Ламмерса докладную записку о важности Норвегии в политическом и стратегическом отношении. Кв[ислинг] сообщил подробности той игры, которую вели англ[ичане] и норв[ежцы]. Теперь его упрекают в том, что за ним никто не стоит. Но ведь его друзья все еще находятся под началом короля. Неужели они должны поднять бунт? В ближайшие дни следует запастись терпением. Поскольку переговоры д[окто]ра Бройера[734] с королем Хоконом безуспешны, больше нет возможности управлять через «нейтрального» господина Кута[735]. Чиновники из М[инистерства] и[ностранных] д[ел] почти не изменились: длительное бездействие, затем внезапная колоссальная «активность», и в основном там, где этого не требуется. – Фюрер видит многое, но о еще большем не ведает. Там где у меня была возможность проинформировать его (Ибн Сауд, Афганистан и т. д.), он принимал решения в моем духе. Но поскольку мировоззрение – это дело всей моей жизни, внешняя политика должна оставаться в руках официального ведомства[736]. Я всерьез обеспокоен, так как незнание психологии этносов и буйная фантазия, уже и прежде отличавшие чиновников М[инистерства] и[ностранных] д[ел], и сегодня являются их отличительными чертами.

Выступал на пр[ошлой] неделе в Людвигсхафене, Мюнстере, Ганновере. Посетил Саарбрюкен, Шпихернские высоты[737], расстрелянные деревни на ничейной территории. Оставленные старые французские окопы, в них матрасы и одеяла. Франц[узское] кафе, превращенное в бетонное укрепление. Бесконечные бункеры. Перед нами окапывающиеся французы[738]. Офицеры и солдаты в сказочном настроении. Саарбрюкен, оставленный населением, производит зловещее впечатление. Деревенские дома – груды развалин. Покосившиеся стены, гигантские дыры в кирпичной кладке. Ужасно, если весь Запад однажды будет выглядеть так. Люди в Пфальце внешне спокойны – спокойнее, чем некоторые в Берлине.

Завтра еду в Данциг: открытие выставки: «Участь Версаля» и большая манифестация. Затем доклады перед офицерами в Дюссельдорфе, Кобленце, Кройцнахе.

13.4.[1940]

Хагелин в качестве новоиспеченного министра торговли Норвегии прибывает сегодня ко мне и свежо и без прикрас рассказывает о событиях в Осло. Я фиксирую их в служебной записке (прилагается[739]). После меня Х[агелин] отправился к Риббентропу. – В обед я был у фюрера и узнал от него, что он уже успел принять Х[агелина]. Фюрер был сегодня очень молчалив после разговора с Герингом. Пришел Редер, поэтому мне не удалось спросить фюрера о подробностях. Господин Хевель[740] из М[инистерства] и[ностранных] д[ел].[741]

27.4.[1940]

16–го, 17–го и 18–го выступал перед генералитетом и 600 фронтовыми офицерами Западного фронта в Дюссельдорфе, Кобленце и Бад-Кройцнахе[742]. Генералы твердо убеждены, что, если ожидаемый приказ будет отдан, они смогут совершить победоносный прорыв. С гордостью они слушают донесения из Норвегии; я рассказываю им отдельные подробности о развитии событий на Севере. Когда 19–го я вернулся назад, события замелькали как в калейдоскопе. Внезапно появился Хабихт из М[инистерства] и[ностранных] д[ел], чтобы вновь участвовать «в революционном деле». Кв[ислинг] подал в отставку в пользу всеобщ[его] управляющего совета[743], фюрер захотел назначить рейхскомиссара, ответственного и за внутриполитические вопросы (Тербовен). В это же время пришел отчет от Шейдта из Осло, согласно которому в результате действий представителя нашего М[инистерства] и[ностранных] д[ел] дела чуть не пошли наперекосяк; с нашими друзьями обращались плохо. Я немедленно отправляю отчет Шейдта фюреру (прилагается[744]). На следующий день, в день рождения фюрера, я не имел возможности завести разговор на эту тему, и к тому же должен был отправиться в Лейпциг, чтобы там выступать перед издателями. – Как оказалось теперь, у фюрера сложилось то же впечатление, что и у меня. Он недоволен М[инистерством] и[ностранных] д[ел] (наш посланник д[окто]р Бройер отозван, без возможности работы в Берлине). Тербовен подчиняется непосредственно рейхсканцелярии, тем самым избавлен от нашей бюрократии[745].

Когда я передал фюреру свои подарки, и в числе прочего большую фарфоровую голову Фридриха Великого, его глаза наполнились слезами и он сказал: «Когда глядишь на него, то думаешь о том, что по сравнению с тем, что сделал он, все наши решения о проведении той или иной операции – сущая мелочь. Он не имел в своих руках тех властных инструментов, которыми сегодня располагаем мы». В четверг, 25–го, я снова отправился на обед. Фюрер сразу отозвал меня в сторону. Он сообщил о том, что еще не попало в новости – уничтожении брит[анской] бригады и взятии в плен брит[анского] генерала[746] со всеми секретными приказами и о раскрытии целой брит[анской] шпионской организации в Норвегии. Англичане высадились на сушу, имея при себе по 50 патронов: настолько уверенно они себя чувствовали. Я сказал: Тем самым все сообщения Квислинга о сотрудничестве Лондона и старого правительства подтвердились. Фюрер: Тербовен тоже считает, что Кв[ислинг] и его сотрудники близки нам идеологически и действительно являются нашими друзьями. – Если ему когда – либо в жизни везло, то – с этой акцией. Когда наше последнее судно снабжения входило во фьорд Тронхейм[747], оно натолкнулось на первый эсминец британского авангарда, который был уничтожен с помощью н[емецкого] крейсера[748]. И он хочет подчеркнуть, что решение в отношении Норвегии он принимал, опираясь на переданные мною предостережения и сведения Квислинга.

В такой форме я получил подтверждение, что В[нешне]п[олитическое] в[едомство] выполнило историческую задачу. Оккупация Норвегии окажет, вероятно, решающее влияние на ход войны. Я сказал фюреру, что считаю необходимым надлежащее обращение с Кв[ислингом] и его сотрудниками. Нынешний управляющий совет находится под контролем масонской ложи. Кв[ислинг] должен иметь свободу действий. Иначе нам придется управлять исключительно военной силой.

Как немецкий представитель Тербовен несколько далек от нордической проблематики. Какое из ведомств пеклось о Севере вообще? Лишь Нордическое общество. Теперь кое-кому придется общаться с норвежцами, знакомиться с этой землей и народом. Кв[ислинг] еще раз просил меня оставить Шейдта в Осло. Свое задание тот выполнил, однако, возможно, стоит оставить его при Тербовене. – Фюрер заметил, что я вполне прав.

Поскольку р[ейхс]комиссариат Норвегия подчинен р[ейхс]канцелярии, Шикеданц посовещался с Ламмерсом, который назначил его уполномоченным р[ейхс]канцелярии. Через его руки будет проходить вся переписка с Норвегией (включая М[инистерство] и[ностранных] д[ел]). Тербовен хотя и скорчил мину, но так или иначе смирится с этим решением. Сегодня утром Ш[икеданц] вылетел в Осло, с тем чтобы осмотреться на месте, успокоить Кв[ислинга] и при необх[одимости] отправить Шейдта в распоряжение Т[ербовена]. В т[ак] н[азываемых] «политических» кругах, которые не предприняли ничего, теперь в ходу иронические замечания, касающиеся Кв[ислинга] и меня, оказавшего ему поддержку; об этом мне только что сообщил Лозе[749] из Киля. Это те бесполезные особи, которые хотят пожинать плоды, ничего не посеяв. То, что они тайно высмеивают тех, кто сделал сбор урожая вообще возможным, является частью их характера. Несколько потрясает лишь то, насколько эта порода у нас расплодилась.

Первый том моего «Справочника по римскому вопросу» вышел в свет. Результат многолетнего труда старательной научной группы.

30.4.[1940]

27–го за обедом у фюрера я его спросил, согласен ли он с текстом моего доклада для офицеров – последний должен быть разослан всему офицерскому корпусу. Фюрер сказал, что доклад очень хороший, текст может остаться без изменений. За обедом со смехом обсуждался перевод русской книги «Товарищ, спи скорей»[750]. Фюрер полночи просидел за книгой, читая о картинах описанной «с юмором» нужды, царящей в Советском Союзе. Книги были немедленно розданы тем, кто их еще не читал. Затем все мы слушали трансляцию речи Риббентропа, посвященную норвежским документам[751]. То есть нам пришлось подождать. Речь была заявлена на 14.30. Прошло 5, 8 минут. Я сказал: Начинают не очень – то пунктуально. – Фюрер, сопроводив свои слова соответствующим жестом, сказал: «Министерство иностранных дел всегда приходит слишком поздно».

И вот наконец Р[иббентроп] стал читать – поначалу хорошо поставленным голосом, затем несколько раз делал оговорки, в одном месте опустил отрицание, в результате чего речь приобрела прямо противоположный смысл, исправил свое упущение и т. д. Вдохновляет не очень. – Содержание самих документов ужасно постыдно для Лондона. Весьма вероятно, что с Черчиллем случился не один припадок бешенства. Он тот, за кого я его принимал: холерик, до крайности стойкий, но ограниченного ума, другими словами человек, лишенный глубокой осмотрительности и проницательности. Что он неоднократно и демонстрировал (Антверпен, Галлиполи[752]). То, что у Англии нет иного «вождя», свидетельствует о ее одряхлении. Народ столь же стоек, как и прежде, однако чемберлены не способны более удерживать британцев под гипнозом. Они получили то, что хотели. Несмотря на ошибки Риббентропа, все двери Г[ермании] были для них распахнуты. Однако они не хотели довольствоваться властью над миром, им нужна была Европа – и обломали зубы о наш вермахт. Речь Р[иббентропа] широко разошлась по мировой прессе. А ведь именно подведомственное ему М[инистерство] и[ностранных] д[ел] едва не довело дело до провала. Если бы мы прислушались к нашему посланнику в Осло и к тайным советникам М[инистерства] и[ностранных] д[ел] в Берлине, то сейчас англичане триумфально восседали бы в Осло и Стокгольме.